Мой друг, в этом театре мы лишь тени
и только отблески костра
делают спектакль более или менее реальным.
И хотя эта реальность достаточно эфемерна,
она дает возможность сохранить
некие условные точки опоры
и не опрокинутся в бездну,
зияющую над головой.
За нашей спиной
темнеет пещерный зев древнего Шулдана –
раковина, высеченная в скале
ветрами и бесчисленными руками,
живших здесь чернецов,
которые, сами того не осознавая,
были актерами на этой сцене.
Из тех времен остались лишь валуны,
небрежно и, в то же время, живописно
разбросанные Великим Режиссером,
да отверстия в скале –
следы надстроек,
защищавших монахов от дождя и ветра.
Да, едва не забыл, -
перед сценой раскинулась
огромная оркестровая яма,
в которой звучит музыка Вечности.
Конечно, мой друг, я с тобой согласен –
увертюра прозвучала уже давно,
в первые дни Творения,
а сейчас мы слышим очередную часть.
Ты спрашиваешь, какую?
Господь лишь знает,
а может и Он сбился со счета.
И не мудрено,
у него столько дел!
Да и воды из Мятного источника
уже утекло немало.
Кстати, о Мятном источнике,
чье журчание, тихое и нежное,
вплетается в музыку Вечности.
Он в оркестре занимает не последнее место
и не заглушается ни шумом леса, ни трелями сверчков,
ни гулом ветра.
Кроме журчанья,
от источника исходит тонкий дух горной мяты,
углубляя восприятие музыки.
Что ты сказал?
Ах, почему мы в этом театре лишь тени?
Надеюсь, что ты со мной согласишься:
вся наша жизнь только одно мгновение,
вспышка в бескрайних тысячелетиях
Спектакля Великого Творца;
а что значит ночь, проведенная на этой сцене!
Спасибо уже за то,
что нам дарована возможность
хотя бы на такую скромную роль...

2.

В темноте едва поблескивают очки,
а за стеклами угадываются глаза.
Я не вижу, а лишь ощущаю
легкую улыбку,
струящуюся от всей сущности моего собеседника.
Его голос органически вписывается
в музыку, царящую вокруг.
- Ты знаешь, - говорит он, -
здесь Время изменяет свое течение.
Оно как бы концентрируется
и вмещает в себя значимых Событий больше,
чем, порой, происходит за всю жизнь.
Вспомни, как течет Время в городе:
суетная лихорадочность каких-то мелких событий,
разговоров, мыслей.
Проходят годы,
а мы не можем вспомнить даже то,
что произошло вчера.
Бег в пустоте.
Незачем и никуда...
Здесь же мы, часто, можем вспомнить
все происходящее по часам и даже по минутам.
Он задумчиво помешивает угольки
уже прогоревшего костерка,
снова улыбается
и, как бы самому себе говорит:
- У меня такое ощущение,
что здесь я вступаю совсем в другую реку Времени.
А может и действительно она не одна.
Может, есть тихие и огромные,
как Волга или Днепр,
в которых существуют люди засыпающих Цивилизаций,
довольные своей сытой жизнью.
А есть реки бурные и стремительные,
как Коккозка,
ступив в поток которых
ты должен либо бороться и выжить,
либо погибнуть... –
Смеется тихо и добавляет, -
странно ведет себя ночь,
она тоже выступает в качестве собеседника...
Я краем взора замечаю,
как из-за скалы
показался огромный лик Луны.
Еще мгновение назад
черное небо было усыпано мириадами звезд,
а сейчас оно посветлело,
приобрело сине-зеленый оттенок
и придвинулось ближе к Земле.
- А вот и Хозяйка нашего театра явилась, -
заметил он, глядя в упор на сияющий диск, -
она же и единственный зритель.
А ты обратил внимание на то,
что здесь не одна сцена, -
и, показав пальцем вверх,
на верхний ярус пещер,
многозначительно понизив голос, прошептал, -
могу себе представить,
какой там ( ! ) спектакль разыгрывается...
Луна улыбнулась в ответ
и ласковыми пальцами коснулась его лица.
Ну и шаловливая дама, эта Луна!
В каких только образах она нам не является:
в образе Чесночной дольки и Цыганки,
в образе Доньи и Владычицы всех желаний...
А здесь вдруг явилась в образе Хозяйки театра.
Я закрываю глаза и нежусь в лунном свете,
в душе благодаря
всех соучастников этого лицедейства.

О Шулдан,
светлой дугой венчающий густой туман долины.
Ты многочисленными глазницами своими
взираешь на суету,
царящую на дорогах,
лентами пересекающих зеленый бархат леса.
По ним веками проносятся
мгновения человеческих желаний,
устремлений, жизней.
А ты, Шулдан, стоишь
и величественно провожаешь взглядом
суетящихся муравьев,
Время от времени сбрасывая с себя оцепенение
и, вздрогнув всей громадой,
скатываешь вниз огромные валуны.
Нет, не со зла конечно, я знаю.
Просто, нужно иногда пошевелиться,
размять старые кости,
а там уж когда лес рубят
и то щепки летят.
Скажи мне, Шулдан,
считал ли ты когда-нибудь,
сколько людей прошло
через твои недра,
сколько жило в твоих пещерах
чернецов и просто бродяг?
Если да, то зачисли в их число и меня,
ибо душа моя зацепилась и повисла
на твоих ослепительно-белых скалах,
растеклась в твоих таинственных пещерах,
заблудилась в ароматах твоего леса...

4.

Цепляются за ноги колючки можжевельника,
как будто предостерегая,
будьте осторожны, не поддавайтесь чарам этих мест.
Но уже поздно,
мы давно очарованы
величественными камнями Княжества Феодоро
и манит нас старая тропа вверх,
между деревьями и камнями,
застывшими в призрачно-голубоватой дымке.
А тропа настолько древняя,
что не счесть людей,
коснувшихся ее своими подошвами.
До сих пор не растаял в воздухе крик караима,
звучавший каждое утро много веков подряд,
зовущий из долины работников в город,
как тогда казалось,
незыблемый и вечный.
По сей день один из мысов Мангупа
зовется Мысом Зовущего Иудея.
А тропа шепчет, -
не останавливайтесь, вперед:
выше и выше.
И, вдруг, как в замедленном кино,
из зеленого полумрака
выплывают с обеих сторон двурогие камни.
Их правильные формы
намекают на искусственное происхождение,
а приглядевшись,
можно различить на торцах
красивую вязь ветхого иврита.
Да, это караимское кладбище,
затерявшееся в лесах и веках.
Его вечный покой
нарушается лишь скрипом деревьев,
легким щебетом птиц
да шорохом шагов редких людей,
часто даже не замечающих
разбросанные по склонам надгробья.
Вечный покой вам,
жившие здесь и здесь же почившие...
Крапива, обжегшая руки и ноги,
подсказывает, что мы у цели –
еще несколько десятков метров
и , измученные жаждой,
впиваемся в живительно-холодную воду
Мангупского источника.
Чудо Творца,
поражающее своим великолепием:
источник, бьющий на вершине горы.
Такое запоминается на всю жизнь –
особенно переход
из Царства Мертвых к Источнику,
искрящемуся всеми красками Жизни.
Мы, как завороженные,
смотрим на прозрачный поток воды,
связывающий своей кристальной нитью
Прошлое, Настоящее и Будущее.
А может это и есть Река Времени...

5.

Здесь воздух пахнет степью
и ничто не указывает на то,
что мы находимся на вершине горы.
Вот только ветер,
который почти никогда не затихает,
но и он часто является признаком степи.
Поэтому, миновав заросли барбариса,
и пройдя через большое поле,
покрытое густой шелковистой травой,
невольно вздрагиваем у обрыва,
по краям поросшего редким можжевельником
и одичавшими грушами.
Резкий ветер толкает в спину,
как бы приглашая к полету,
но сердце вдруг замирает,
ноги подкашиваются
и, присев на уступе,
некоторое время привыкаем к высоте.
Мой Спутник усмехаясь говорит:
- Некоторые принимают приглашение Ветра,
а результат всегда один –
ты не единожды видел скромные могилки
внизу, на склонах, -
и, усевшись поудобнее на скальном выступе, добавляет, -
все-таки коварный приятель Ветер,
с ним держи ухо востро...
Я и соглашаюсь с ним и нет.
Ведь те, кто подружились с Ветром,
испытали чувство полета.
Пусть всего несколько мгновений,
но мгновений свободы.
Впрочем, в глубине души, осознаю –
это очередной миф,
создаваемый у нас на глазах
чарами Мангупа.
Спутник улыбается,
щурясь в лучах заходящего солнца,
искоса поглядывая на меня,
и, как бы прочтя мои мысли, замечает:
- Много мифов и легенд родилось здесь.
Одним мифом больше или меньше,
не имеет значения, -
и, указательно вскинув руку в сторону развалин, -
может пройдемся, посмотрим, что там новенького...
Мы медленно идем по краю обрыва,
заглядывая в пещеры, попадающиеся на глаза
то здесь, то там и беседуем.
- Не возможно привыкнуть к тому,
что открывается здесь взору, -
его речь вдумчивая и медленная
как бы приглашает к размышлению.
- С детства помню эти места,
а привыкнуть не могу.
Каждый раз все видится по-новому, в ином свете.
Даже не могу объяснить, почему.
Просто, порой, какой-нибудь новый нюанс –
то ли запах, то ли звук, то ли цвет,
а в результате ощущение,
что ты здесь впервые...
А, иногда, чувство, что уже был здесь,
но давно. Очень давно – в другой жизни...
Не заметив за беседой,
мы уже ступили на битый камень
и черепки развалин цитадели.
Я обращаю внимание на резные камни,
хаотически расположенные в кладке стены.
- Когда сюда пришли турки, -
заметив мой интерес, говорит Спутник, -
они из разрушенных и разбросанных
обломков старого замка
сложили новый.
Вот и получилось,
что в кладке оказались камни
с резьбой древне-византийских камнерезов...
Замираю от пронзившей меня мысли:
Ведь передо мной еще одна сцена.
Только последняя труппа
покинула этот театр,
оставив декорации от разных спектаклей
разбросанными в беспорядке.
А последним спектаклем, без сомнения,
Была Трагедия.
Нет, мой друг,
нам уже не играть в этом спектакле,
опоздали,
всего лишь на несколько веков.
Хотя постой. Ты слышишь?
Аплодисменты –
это рукоплещут листьями деревья.
Значит не все потеряно –
пока есть сцена, есть и театр.
А посему, пошли,
наш выход...

Скала, нависающая над тропой,
ведущей к пещере,
красочна и необычна.
Если наблюдать ее при разном освещении,
то, не прилагая излишней фантазии,
можно очень многое увидеть.
Цветные разводы создают картины неба,
покрытого перистыми облаками,
перетекающими друг в друга,
закручивающимися спиралями
и стрелами разлетающимися в разные стороны.
Клочки трав и мха
на желтовато-оранжевом фоне
напоминают то медведя,
жившего в этой пещере много веков назад,
то кабана-секача,
до сих пор водящего свое стадо
в непроходимых зарослях шибляка.
Но самое поразительное рисует свет,
используя каменные выступы и впадины.
Вот из скалы высовывается
огромная морда динозавра с грустными глазами.
И здесь же,
рядом с динозавром,
множество кривляющихся личин,
которые пытаются казаться устрашающими,
но искорки солнечных лучей,
отражающиеся в маленьких кристаллических вкраплениях,
сводят на нет их усилия.
А чуть дальше выступает длиннобородое лицо
с глубокими узко посаженными глазницами –
лик достойный храма.
Впрочем, это и есть храм:
если посмотреть со стороны,
с большего расстояния,
то проявляется фигура в длинных ризах,
украшенных узорами и блестками,
а за ней и вокруг проступают трубы органа.
И в момент наибольшего проявления картины,
начинает слышатся музыка:
то ли ветер гудит,
то ли тишина, проходящая через душу,
превращается в музыку.
А может это слышится отдаленный шум Реки Времени?

7.

Ох, уж эта искусительница, Ночь!
Она, воспользовавшись отсутствием Луны,
Зацепившейся паутинковой шалью за отроги гор,
Устроила для нас целую феерию.
И, пока Луна выпутывалась
Из цепких объятий острых камней и колючих кустарников,
Ночь не преминула пустить звездную пыль в глаза.
И какую пыль!
Тихий ласковый вечер не предвещал неожиданностей.
Краски неба над Большим Каньоном
Медленно изменялись,
Переходя от радостно-голубых к мягко-фиолетовым,
С пурпурными мазками на редких пушистых облачках.
Легкий ветерок перебирал тонкие веточки деревьев,
Стебельки трав,
Игрался с пушинками и тихо шуршал листвой,
Поглаживая прохладной ладонью лица.
Все до краев
Наполнилось миром и покоем.
Только потом мы поняли,
Что это была лишь прелюдия...
Медленно гас свет
И, вдруг, по темному небу
Прочертила след падающая звезда.
Предчувствие сжало сердце,
Перехватило дыхание.
За какие то мгновения небо почернело
И со всех сторон свода хлынул свет звезд.
Они перемигивались,
Меняли цвет,
Гасли и снова загорались.
И вот, ветер совсем затих,
Как бы залюбовавшись звездным небом,
А лес вздохнул
И не мог перевести дыхания,
Широко открытыми глазами глядя вверх.
А там уже началось!...
По черному атласу сверкающего небосвода
Одна за другой начали падать звезды.
Выдержав паузу,
Как опытные актеры,
Они внезапно выносились на сцену,
оставляя за собой светящийся шлейф,
Летели, становясь все ярче и ярче,
И, достигнув ослепительности,
Гасли, как будто их и не было.
Замерев, заворожено охватив руками колени,
Мы жадно и неотрывно смотрели представление.
Слышались неясные восклицания
Пытавшихся выразить свое восхищение,
Но слова были бессильны,
А звуки только мешали восприятию...
И в это время из-за скалы вышла Луна
И строго взглянула на нас,
Покачивая укоризненно головой:
- Как вы, люди, непостоянны!
Не успела отлучиться,
А вы уже увлеклись другим представлением.
Мы, виновато щурясь
И разминая затекшие тела,
Начали наводить порядок на своей сцене,
Изредка обмениваясь репликами.
А Луна, расположившись напротив,
Хозяйским глазом стала наблюдать за нами,
Высвечивая декорации,
Поправляя прически и костюмы.
Да, она знает толк в постановке...