1.

Насупившись, смотрят глазницы пещер
На мимо идущих, влекомых куда-то,
Спешащих по кромке горящей заката
Тропою находок, дорогой потерь.

Из листьев и веток на небе узоры
Вплетаются в звезды, летящие вниз,
Цепляясь когтями за скальный карниз,
Тенями ложатся на белые горы.

Звенит колокольчика искристый бес
На тройке, летящей под лунной дугою,
И в чашу бездонную черных небес
Там падают звезды одна за другою.

И вьется тропа через тисовый лес,
И камни усталой бредут чередою.

2.

И камни усталой бредут чередою
Сквозь миги и годы, часы и века,
Цепляясь за ветви кустов, облака,
И в жажде склоняясь над чистой водою.

Сезоны сменяются, годы, вожди,
Стирается память, уходят народы,
Со снежных вершин бегут талые воды,
И пыль веков с веток смывают дожди.

Но возле отвесных обрывов и склонов,
Теснятся, подобно пчелиному рою,
Вплетаясь в осколки скрижалей законов,
Послушные вечному зову и вою,

Глубоких теней приглушенные стоны
Под белоголовою древней горою.

3.

Под белоголовою древней горою
Не слышно давно песнопений, молитв,
Лишь голос цикады из леса звенит
Да камни гудят, остывая от зноя.

Ступени, истертые ходом веков,
Ведут в опустевшие храмы и кельи,
В которых давно уж не варятся зелья
Из трав и кореньев, коры и плодов.

А копоть на стенах рисует картины
Из жизни героев Заветов и Вер,
Со стен, пробиваясь сквозь сеть паутины,
Святой лик мерцает, печален и сер.

И горы лежат, выгнув синие спины,
За трепетом легким туманных портьер.

4.

За трепетом легким туманных портьер
Тис к небу воздел святотатственно руки,
А старый орешник, нацеливши луки,
С угрозой щетинит бездушие стрел.

На листьях роса – капли звездного света
Случайно забредшие в сутолку дня;
Сверкая в лучах, в неизвестность маня,
Стоит молча лес, будто в ризы одетый.

А ветер бормочет печально канон,
Который сливается с щебетом птицы,
Качая на ветках росы чистый звон,
Святою водою кропит чьи-то лица.

Под крики, летящих на гнезда, ворон,
Бездонный закат опускает ресницы.

5.

Бездонный закат опускает ресницы,
Творя в безмятежности строки стихов,
Плывущие между крутых берегов
Туманом, похожим на пух белой птицы.

Трепещут в последних закатных лучах
На небе косматые конские гривы
И тонут в тенях золотистые нивы
С печалью, запрятанной в карих очах.

Стоят изваянием солнца и влаги,
Вознесшись до неба во весь грозный рост,
Окаменевшие древние маги –
Покрытые каплями искристых слез.

А тьма заползает в глухие овраги
И пятится, молча, от стрел первых звезд.

6.

И пятится, молча, от стрел первых звезд,
И прячется в нишах заброшенных храмов
Тень памяти авелей, каинов, хамов,
И несть им числа, как на камне борозд.

Там, ёжась от яркого лунного света,
Колеблется призрак зажженной свечи,
Сверчковое пенье молитвой звучит,
Поскольку молитвы давно уже спеты.

И тихо пергаментом свитков шурша,
Выходят монахи, как плод ночных грёз,
И в память прихода в наш мир Малыша,
Свершается жертва великая - Пост.

Но плачет и рвется на части душа
И бархатный плащ накрывает погост.

7.

И бархатный плащ накрывает погост, -
По склону разбросанных камней могильных,
Ушедших в безвременье сирых и сильных,
Связующий с прошлым невидимый мост.

Зияют провалы пустых погребений,
В кощунстве разграбленных дерзкой рукой.
Небесная кара за вечный покой
Разрушенный, новым грядет поколеньям.

Изведав сиротство соленой слезы,
Сорвавшейся камнем с усталой ресницы,
Прикрывшей глаза от небесной грозы,
В тревожном сне лишь на мгновенье забыться

И в миг пробужденья узреть, как азы,
Пещерные ниши и зов поздней птицы.

8.

Пещерные ниши и зов поздней птицы –
Приметы заметные монастырей,
Пустых и забытых, без окон, дверей,
С тоскою вселенской в глубоких глазницах.

Засовы не скрипнут, не вздрогнут завесы
И ладана дым не завьюжит притвор,
Как рокот медведя – в долине мотор
Да радиоглас из деревни у леса.

О, вечная спячка пустых городов,
Селений заброшенных, тихих покоев
Среди одичавших фруктовых садов,
Открытых ветрам, солнцу, холоду, зною.

Последнею песнею в пару ладов –
Хрип ворона слышится над головою.

9.

Хрип ворона слышится над головою,
Свидетеля многих событий и судеб,
Но мудрости следуя, он их не судит,
Лишь взглядом проводит, туманным от зноя.

И с вороном ворон, усевшись удобно
На скалах высоких, ведут разговор;
А ветра порывы швыряют в простор
Их мудрости вечной бесценные зерна.

Когда же заката приходит печаль,
И гаснут усталые в небе лучи,
С вершины сорвавшись, летят молча вдаль,
Зажав крепко в клюве от неба ключи,

Доносится только сквозь листьев вуаль
Мах крыльев незримых в прозрачной ночи.

10.

Мах крыльев незримых в прозрачной ночи
Да голос совы, поразительно гулкий,
Плывет в пустых улицах и переулках,
В заброшенных храмах органом звучит.

И камни, свезённые с гор и ущелий,
Ненужные больше под звездами спят,
Уже не разбудит их грозный набат,
Осадные трубы и пенье из келий.

И, щурясь лениво, глядят в небеса,
Друг с другом повязаны общей судьбою,
Лежат безмятежно уставив глаза
На птиц, что кружат над застывшей горою.

Лежат, сознавая – вернуться нельзя,
И, словно спеша породнится с землею.

11.

И, словно спеша породнится с землею,
Стирается горных обрывов оскал,
Из щелей, уступов, из меловых скал
Выходят растенья и вьются змеёю.

Душистых плодов постаревший янтарь
Терновник рассыпал меж веток колючих,
За них зацепившись, клочок белой тучи
На ветре дрожит, как китайский фонарь.

Кантата окончена, струны замолкли,
Уложены ноты, ушли трубачи,
И только деревья под дождиком мокнут,
Надеясь, что музыка вновь зазвучит.

А в синих просветах, как стеклах моноклей,
Бегут из небес золотые лучи.

12.

Бегут из небес золотые лучи,
Стекая потоками света по лесу,
В клочки искромсав голубую завесу,
Ее превратив в голубые ручьи.

Колеса гремят по разбитой дороге,
Вздымая белесую пыль, как туман,
Идет, не спеша, по Земле караван,
Сбивая копыта, изранивши ноги...

На Белом пути миражи неизбежно
Плывут над застывшею древней страною,
Их солнце и ветр неустанно и нежно
Несут, словно море, волна за волною.

И взгляд привлекают не горы в одеждах,
А черное небо с пурпурной каймою.

13.

А черное небо с пурпурной каймою
Накрыло весь видимый мир навсегда,
Ползет по земле темноты борода
Да камни еще пышут жаром и зноем.

Устало припав к родниковой звезде,
Иссохшие губы царапают небо,
В надежде прося только влаги и хлеба,
Бессильно скользят по притихшей воде.

Кристальные души так редко приходят
На Землю, - родник там на ухо журчит,
Слезами стекая по дряхлой колоде
В мерцающем свете луны и свечи.

И ночь – королева притихшей природы,
Баюкает звезды и в сердце стучит.

14.

Баюкает звезды и в сердце стучит
Набат колокольный из горного храма,
Стучит безнадежно, светло и упрямо,
Как будто бы сеет по свету лучи.

И гул тот плывет над застывшей Землею,
Вдыхая агонию черных хребтов,
На папертях храмов, в тиши городов
И улицах мертвых, над быстрой водою.

Набат наплывает, качая тоску,
То тихо – невнятно, то с места в карьер.
Гора монастырская спит на боку,
Храня в недрах память заоблачных сфер;

И с давних времен и в жару, и в пургу,
Насупившись, смотрят глазницы пещер.

15.

Насупившись, смотрят глазницы пещер
И камни усталой бредут чередою
Под белоголовою древней горою,
За трепетом легким туманных портьер.

Бездонный закат опускает ресницы
И пятится молча от стрел первых звезд,
И бархатный плащ накрывает погост,
Пещерные ниши и зов поздней птицы.

Хрип ворона слышится над головою,
Мах крыльев незримых в прозрачной ночи,
И, словно спеша породниться с Землею,
Бегут из небес золотые лучи.

А черное небо с пурпурной каймою
Баюкает звезды и в сердце стучит.