В одиннадцать наш город крепко спит.
Лишь кое-где, под фонарями люди.
Стук каблучков, как перестук копыт,
Так тих и одинок, что никого не будит.

Наш город тоже одинок и тих.
И спит, наверное, часов по десять в сутки.
Он скучен для чужих и для своих, -
В межвременном застрявший промежутке.
                  Лидия Ивченко

1.
Мой Город, погруженный в сон,
Уже который век в затишье,
И капли крови с веток вишни
На камни капают: дон-дон…
Ах, этот белый вишни цвет,
Как бред во сне, как наважденье
Меня ласкает много лет,
Даруя веру во Спасенье.
Но не обманет била звон,
Поддельный звон, не колокольный,
Крадущийся со всех сторон
И выдаваемый за стольный, -
Первопрестольный и святой,
Звучащий Божий глас над Миром, -
А тот, как дудочка сатира,
Змеею вьется меж листвой.

А Город спит, не различая
Обмана хитрых звонарей
И ветер улицы качает,
Бормочет, словно иерей,
Молитв бессмысленных каноны,
То заклинанья, то стихи,
Вплетая рифмы в била звоны,
И возвращая на круги,
К истокам ереси Соборов,
Никейских, Римских, в те века,
Когда в пылу вельможных споров
Была отвержена рука
Благословенная над храмом,
И выплеснут с водой, нахрапом
Невежд и бездарей, малыш.
И был Фома допущен к ранам,
И звон катился между крыш,
К родства не помнящим Иванам.

2.
Мой Город спит, листвой качая
Дремотный зной над мостовой,
Остатки старого причала
Недвижимо хранят покой
Реки неспешного теченья,
Уткнувшись в воду, как медведь,
Он пьет и пьет заката медь,
Бояся даже на мгновенье
От влаги губы оторвать,
Присесть или хотя б привстать,
Чтобы услышать птичье пенье
Из сада, что по берегам
Плывет под трели птичьих гамм,
И множит чудные мгновенья.
Неспешен тихих вод полет
Под синевой небес бездонных,
В мой Город издревле влюбленных,
Как и в безмерность ласки вод.
Так редко облачные валы
Приносит ветер посмотреть
Воды огромные зеркала,
Чтобы свой лик могли узреть
Одновременно всей армадой
Без очередной толчеи
И, разразившись канонадой,
Излить восторженно ручьи,
Которые, в реку вливаясь,
Не опрокинут берега,
А в мощи вод ее плескаясь,
Исчезнут мирно в никуда.

Лишь Город ласковой рукою,
Порой, ершит бездонность вод
И, увлекшись своей игрою,
Лучей завертит хоровод,
Стремящихся из недр высоких
И отраженных от воды,
Не оставляющих следы
На лике мощного потока.
И лишь следы иных времен
Нельзя стереть с тех вод бегущих:
Там слышны крики, сабель звон,
И небо в стрел летящих тучах,
Предсмертный хрип, победный вой,
Блеск эполет, доспехов, сбруи
И, не помянут будет в всуе,
В огне оклад Его икон.
Колоколов там плач и стон,
Разбитых вдребезги о землю,
Заветам дедовским не внемля,
Под крик испуганных ворон.
И белоснежность парусов,
Летящих вдаль ладей крылатых,
И блеск из-под бровей косматых
Горящих глаз его сынов.
Да, в той воде увидеть можно
И частокола стен оскал,
И лязг глухой цепей острожных,
И крепостной высокий вал;
Там белый конь прядет ушами
Под легким телом седока,
Чья дерзновенная рука
Взметнулась гордо над полками…

Тогда мой Город пил рассвет,
На мир взирая, глаз таращил
И бородатый мой пра-пращур
На нас глядел сквозь толщу лет,
Пытаясь что-то рассмотреть,
Но видел в дымке синеватой
Причал, который как медведь,
Лакает сонно кровь заката.

3.
Мой Город спит даже весной,
Когда природа будит лето,
На берегах бескрайней Леты
Он под Хароновой рукой,
Его ласкающей по шерсти,
Мурлычет сонно, словно кот.
Но кто будить его придет?
Какой гонец прибудет с вестью?
Какой отчаянный храбрец
Ударит в рельсу без обмана,
Не напустивши слов тумана,
Его разбудит наконец?
Не знаю. Лишь пчелиный гуд
Ответом из цветов акаций;
По улице толпится люд
На фоне старых декораций –
Фасадов сгорбленных и крыш,
Ворот, изъеденных, как молью,
Запорошенных желтой солью
Песка. А там стоит камыш,
В канаве, что в тени заборов,
И на облупленной стене
С афиш подмигивает мне
Красотка безо всех уборов.
Остатки чешуи брусчатки
На спуске около моста,
А кое-где в асфальте латки
Из той же каменной брусчатки
Скрывают в мостовой места,
Где ход подземный провалился
Посередине мостовой
И камнем тот провал закрылся,
Как Рок, безжалостной рукой.
И нависают над рекой
Застывших кранов вереницы,
Где восседают гордо птицы
Под редкий пароходный вой.
Причалов серых череда
Вдоль глади речки задремавшей
Лениво смотрят, взгляд уставший
Хоронит темная вода,
Да лепесток, с цветка упавший,
Летит по ветру сквозь года.

Вокзал, как сотню лет назад,
Встречает, чаще, провожает
Тех, кто, решившись, уезжают
И возвращаться не спешат.
Тех, кто гоняется по свету
За Синей птицей, наугад,
И, охмелевши от наград,
Уже не помнят запах ветра,
Впитавшего полыни дух,
И не заламывают рук
В отчаяньи, как у последней
Меж жизнью и концом черты,
В гордыне думая, что летний
День будет длиться и цветы,
Осенних холодов не зная,
Всю зиму простоят до мая.

Но вот отъезд иных, Бог мой!
Сердечный приступ, малярия,
То гипо- , то гипертония,
Ознобом бьющий летний зной.
Жмет горло ком и настежь вены,
Колокола стучат в висках,
Предчувствия. И горечь пены
На пересушенных губах.
Последний миг перед отходом –
Еще чуть-чуть, еще хоть вдох.
Но позади уже порог,
Ложатся между нами годы,
Века, тысячелетья, дни,
Леса и реки, и народы,
И мы опять совсем одни –
Цветы меж каменной породы
Или в лесу дремучем пни.

4.
Мой Город спит, во сне листает
Большой скрипучий фолиант,
В котором престарелый франт
О нем, как юноша, мечтает.
И, разложивши на земле
Своих задумок дерзких планы.
Он, к удивлению охраны,
Бормочет что-то сам себе;
А из кальяна аромат
Струится, навевая грезы,
Костры на берегу дымят
И зеленеют в плавнях лозы,
А вдалеке, в конце земли,
Пески пустынного заречья,
Где жизнь не стоит человечья
И медного гроша в пыли.
А одноглазый великан,
Улыбку под бровями пряча,
Чтоб не оставила удача
Взывает к Богу. Боль от ран
Напоминает о походах
И завоеванных народах
Неведомых и чуждых стран.
Любимец царственных надежд
И самовластец южной степи,
Роняет долу гордость вежд
На планов сих великолепье
И шаг за шагом, день за днем,
Сверяя камень и бумагу,
Там словом, там – мечом, огнем
Во славу скипетру и стягу,
Он шел вперед – и напролом,
И колдовством, подобно магу.

Но кто, скажите, вспомнит лик
Ясновельможного поэта,
Чей город из пыли возник?
Тот образ канул в водах Леты.
И только Город в воды те
Способен заглянуть свободно
И в беспрестанной суете
Оставить в памяти народной
Того, кто в камень воплотил
Кварталов ямбы и хореи,
Колон громады, галереи
И крыш узорчатость стропил.
И даже храм, где он почил
Оставив славу и награды,
Названия не получил,
Во имя Оно. И отрадой,
Легенд и прозвищ тайный звук,
Как в глубине могилы стук,

В веках бессменно будит память.
Да святотатства темный дух
Пребудет вечно между нами,
Кружа, как день, порочный круг.

5.
Кровавых всполохов зарницы
В глазах моих отражены:
Проходят дни, печальны лица –
Под светом сумрачной луны
Звенят в полынной колыбели
Сверчки, забыв дневной разгул
Свирепой огненной метели
И канонады близкой гул.
Кровь по земле течет, по небу
Рекою алой без конца,
И вот, покрылось поле хлеба
Кровавой пеной и лица
Не разглядеть в пылу пожарищ, -
Кто это? Может мой товарищ
А может враг плывет в крови, -
Ответа нет, как не зови…

И так иду, не различая
Врагов коварных и друзей,
А Город спит, в тени качая
Листву акаций и пырей.
Прогулка длится, длится, длится,
Не сосчитать ни дней ни лет,
И иногда мне только снится
Он, тот, которого уж нет,
Забытый всеми в диком раже,
Лишенный санов и наград,
Несущий на плечах поклажу
Разгула черни без преград,
Колоколов разбитых хрипы,
Голов людских, голов церквей
Катящихся под гам и крики,
Под возгласы: «Убей! Убей!…»
Прогулка длится, длится, длится.
Старик уже, вчера – юнец,
И приближается Возница,
С маршрутом лишь в один конец.
И вот, усевшись в его дроги
И свесив ноги, брошу взгляд
На Город мой, что вдоль дороги
Стоит, как много лет назад.

6.
Кварталы сонные домов
За занавескою тумана
Плывут над мостовой. Изъяны
Скрывает снег вуалью снов.
Он прячет, словно захотел
Сквозь сон веков и ложь людскую
Нам донести красу мирскую –
Итог суетных слов и дел.
На смену холоду жара
Приходит непременно в пору,
Но снег не тает, со двора
Выходят дворники с утра
И удивленно смотрят в гору,
А снег лежит, как и вчера.

Дома, которых больше нет,
Как лужи, в стеклах отражают
Снег, что века уже не тает
Под неба неизменный свет.
Кариатид бесстрастных тени
В душе взрывают бурю чувств
И, кажется, дрожанье уст
Лишь притаили на мгновенье.
Но холод не румянит тело
И грудь бесчувственно легка,
Укрыта толстым слоем мела,
Которым будто бы одела
Ее зима. Но вдруг, с соска
Сверкнув жемчужиной, несмело
Скатилась капля молока.

В переплетеньи черных линий
Ветвей застыли облака.
И ветер стих, но он пока
На лужах виден рябью синей.
Не счесть людей, подвод, карет,
Домов, деревьев, тротуаров,
Церквей, гостиниц и базаров –
Времен ушедших блеск и цвет.
Порыв студеный обнажил
Изящность ножки белошвейки,
И листья желтые сложил
На тротуаре у бадейки
С прозрачной талою водой,
А по дороге чередой
Идут ночлежек постояльцы,
На них глядит городовой,
Грозя, на всякий случай, пальцем.

Нахмурив брови, равелины
В объятьях стиснули собор,
И, ощетинившись, забор
Щербато тянется из глины.
Поправши легкость ковылей,
Нарушив степи первородство,
С горами обретая сходство,
Валы горбатятся на ней.
Гуляет ветер между шанцев,
Раскопов, стен и погребов,
Между надгробий и гробов,
Стоящих на пустынных плацах.
Склонился по ветру монах,
Держась рукою за сутану,
От холоду забывши страх,
Он, толи с дуру, толи спьяну
Улыбку прячет на губах.

Кресты часовен и соборов,
Небес царапая эмаль,
Плывут, качаясь, тихо в даль
Степных безудержных просторов.
Средь буйной зелени листвы,
Подняв над миром лик горящий
Златым огнем, ко славе вящей
Вздымают ввысь свои персты.
Скрипит литой чугун оград,
Узор плетя на фоне неба,
И, как осенний листопад
Багряным золотом объят,
Так купола в сияньи Феба
Бликуют, светятся, горят.

Подковы рассыпают звон,
Огонь из камня высекая,
Грачей монашеская стая
Снует над гнездами меж крон.
Фонтан сверкает и журчит –
Цветок гранита тускло-серый,
По золотым дорожкам сквера
Святая молодость спешит.
Прохлада водит легкой кистью
По нежной девичьей щеке,
И зажигаются лучисто
В восторге очи гимназиста
И слышно, где-то вдалеке
Буксир натужно и басисто
Поет, спускаясь по реке.