Александр Мельник: люблю работать, когда тебя ломают
Когда он появляется на сцене, зал замирает. Когда он покидает сцену, зал взрывается аплодисментами. От него ожидают фейерверка юмора и искрометных реплик. Александр Мельник - один из любимейших актеров Херсонского драматического театра. Его дар комического актера на виду, но ему под силу и драматические роли, их в репертуаре Саши было пока три - Перелесник в «Лісовій пісні», Меркуцио в «Гамлете» и Мефистофель в «Маленьких трагедиях»
- Александр, как вы попали на театральную сцену? Ваши родители актеры?
- Нет, родители абсолютно не связаны с искусством. Отец работает на шахте, мама - на мебельной фабрике. Но в детстве я любил делать концерты, мы готовились, развешивали афиши, потом собирались все жители дома и смотрели наши представления. В школе тоже участвовал во всех творческих мероприятиях. Но отец хотел, чтобы я изучал экономические науки, занимался бизнесом, чтобы в семье были деньги. Когда я поступал в Днепропетровский театральный колледж, мы с мамой буквально убежали от отца. Удивительно, но он обрадовался, узнав, что я поступил. А сейчас даже признается: «Нам все завидуют, потому что у нас сын актер».
- В театральный вы поступили без проблем?
- Поступал я на драматический факультет, но там мне откровенно сказали: «Талант у вас есть, но нам нужны высокие красивые парни, а вы мелкий и не очень симпатичный». Я уже решил забирать документы, но меня уговорил один парень, Олег Кошевой, сейчас он работает в николаевском театре: «Да ладно тебе, поступай на кукольный факультет. По сути, ты получишь два образования: на факультете тоже есть драматическое мастерство. Только изучают его не 4, а 2 года». Думаю: «А может, судьбой мне так и предписано». Закончил кукольный факультет. После окончания колледжа в 1998 году приехал в Херсон, начал работать в кукольном театре. А через месяц перевелся в наш драмтеатр.
- А потом - учились всему заново?
- Действительно, в театре мы полностью переучивались. Пока ты студент, все очень просто: преподаватель в рот положил, разжевал - играй. А здесь ночами не спишь, ищешь в ролях разные планы. Моя первая большая роль - Фигаро. Было очень страшно выходить на сцену. Все вокруг - заслуженные и народные, а ты - молодой и неопытный. Мне говорили: «Все, чему тебя учили в «театралке», забудь, мы тебя будем учить заново». И учили, помогали как партнеры. Низкий поклон всем нашим мэтрам. И не только от меня - от всех молодых артистов театра. Я очень благодарен Елене Галл-Савальской. Мне очень помог Василий Андреевич Черношкур.
Мы приходили на репетицию за полтора часа, работали над диалогом Фигаро и графа. Василий Андреевич мне объяснял подтекст, подноготную роли, советовал, как лучше сыграть. Я до сих пор рядом с ним чувствую себя студентом. Порой мне было даже стыдно: рядом Толок, Черношкур, Манойло, Галл-Савальская, Добровольская, Дронова... Я стою деревянный, ничего не получается. А режиссер объявляет: «А сейчас, простите, заслуженные и народные, вы будете играть для Мельника, чтобы он, наконец, понял, куда ему девать руки и ноги». И целый прогон команда играла для меня. Да, нас можно сравнить с футбольной командой: если один не даст пас, другой не забьет гол.
Но у нас классный коллектив, и работать вместе получается здорово.
- Первая большая роль, первый успех... Звездной болезнью переболеть успели?
- Звездной болезни подвержены все. После Фигаро я действительно почувствовал себя звездой: девочки-поклонницы, куча автографов. Но потом обязательно падаешь, больно ударяешься - и медленно поднимаешься. Через это проходят все. Ты никогда не знаешь, когда стал настоящим актером. Это как в спорте - надо каждый день доказывать себе и зрителю, что ты можешь сделать. Если одну-две недели не выходишь на сцену - теряешь опыт, теряешь навык, и надо начинать заново. Поэтому в нашей профессии всегда надо быть в боевой готовности.
- Кто для вас самый строгий критик в работе?
- Родители. Они приезжали и смотрели спектакли, в которых я играю. Я даже на сцене слышал, как мама плакала на «Ромео и Джульетте». Отец говорит, что работать на заводе или на шахте легче: отработал от звонка до звонка - и свободен. А здесь ненормированный рабочий день, большая нагрузка и физическая, и умственная. Но самый справедливый зритель - дети. Взрослые могут досидеть до конца и похлопать, даже неискренне. А ребенок не будет сидеть, если ему не нравится. Особенно, когда работаешь глаза в глаза, в детском театральном кафе. Зато если подходит зритель, 3-5-летний малыш, и говорит: «Кот в сапогах был хороший, хороший», - это самая большая награда, бальзам на сердце. Зрителя не обманешь.
- Как вы сами определяете, что спектакль получился?
Когда ты получаешь энергетику из зала - спектакль отработан не зря. Это та точка, которая должна быть поставлена в финале спектакля. Хорошо, когда ты получаешь эту энергетику назад.
- Какие ваши роли стали любимыми?
- Нелюбимых и маленьких ролей нет. Сначала роль может не нравиться. Как, например, в казацкой программе. Мы от нее руками и ногами отбивались: «Зачем нужна эта шароварщина? Кто ее смотреть будет?» А потом потихонечку втянулись - и классно же получилось! Спектакль «Як козаки жартували» мы сделали дней за 10, его оценили на одном из фестивалей «Мельпомена Таврии». Потом мы поехали с ним в Белоруссию. Сидим с Василием Андреевичем, пьем кофе, подходят к нам Богдан Бенюк с Анатолием Хостикоевым и спрашивают: «Что за казацкая программа у вас в Херсоне? Целую неделю после фестиваля весь театр Ивана Франка ходил и за животики держался. Говорили, у вас такая программа, что нам и не снилось». Так что наш коллектив ничуть не уступает столичным театрам.
Потом в Киеве этот спектакль прошел «на ура», зрители нас просто не отпускали. В казацкой программе я просто отрываюсь. За спектакль худею на 2 килограмма - как-то специально взвешивался. Так что роль Омелька - одна из любимых. Очень люблю Фигаро - так как это одна из первых больших ролей, то, видимо, любимейшей и останется. Естественно, Федот и Шельменко. Каждая роль любимая - нелюбимых нет.
Даже Ротшильд в «Фиалке Монмартра» - не потому, что я спектакль не люблю - просто очень долго ждать до выхода, перегораешь. Я же люблю или работать - или вообще ничего не делать. Но за три секунды собираешься, берешь себя в руки и идешь на сцену.
Кстати, о Царе из «Федота стрельца». Эту роль зрители любят особенно... Людям нравится не то, как я сыграл - людям нравится Филатов, а я уже как актер сделал все возможное, чтобы зрителю еще больше понравился его текст. «Федота» начали делать сразу после отпуска, в августе, и все постоянно менялось. Я не должен был там играть. Когда мы выпустили «Маленькие трагедии», меня буквально вбросили в этот спектакль: «Актер не может: играй». И мы решили остановиться на том, что в облике царя показать политических деятелей, которых люди знают и помнят - Ленин, Путин, Ельцин и даже Ющенко:
Утром мажу бутерброд - Сразу мысль: а как народ? И люди понимают, о чем речь. Единственное, обидно, что первоисточник сокращен - можно было бы еще больше покупаться в построении образа царя. Хочу еще отдать дань Аллочке Кружилке, которая помогала нам в создании образов, мизансцен - это тоже тяжело давалось.
- А бывают ли роли, которые даются без душевного напряжения?
- Не бывает такого, чтобы роль давалась просто. Это - как ребенок, которого вынашивает женщина. Не хочется повторяться - ищешь другие жесты, интонацию. Текст учишь ночью, утром на работе репетируешь, кроме этого - танцы, песни. Но когда спектакль накатан – ты уже ловишь кайф. Если актер получает удовольствие, если хочет зрителю понравиться заново - спектакль имеет успех.
- Зритель уже привык, что Мельнику под силу трагические роли?
- Наверное, в этом отношении мы уже переломали зрителя. Даже Шельменко не просто хохмит - у него есть серьезный монолог. Режиссер Анатолий Канцедайло требовал именно резких переходов от серьезного к комедийному - а я не мог найти золотой середины. Здесь важно было показать, что Шельменко не просто комик, который может «вырулить», как змея, из любой ситуации, мы хотели, чтобы зрители поняли, что это обычный человек, у которого тоже что-то болит, который тоже когда-то влюблялся, но попал в армию и стал служить. Наверное, зритель уже видит, что я не только комедийный актер, но могу сыграть что-то посерьезнее.
- Несколько лет назад вы говорили, что мечтаете сыграть Труффальдино и Мефистофеля. Половина мечты осуществилась - роль Мефистофеля в «Маленьких трагедиях».
- С одной, стороны, да. Но ты берешь на себя очень большой грех, играя такую роль. До и после премьеры недели две мне снились кошмары - нечисть, ад и рай, постоянно что-то болело - до, во время и после спектакля еще минут 20. Я не умею молиться, но крестишься, вспоминаешь две-три строчки молитвы - и выходишь на сцену. Судить зрителю, получилось или нет. Многим казалось, что спектакль идет три часа - а его продолжительность всего 55 минут. Мои знакомые, которые были на премьере, сказали, что это очень сильно - потому что сыграла молодежь. Другие говорили, что после премьеры перечитали всего Пушкина, а кто-то еще и Библию.
Третьи начали переосмысливать свою жизнь, поняв, что деньги - не главное. Если все это было, значит, спектакль сыгран неплохо и - не зря. Да и наши мэтры одобрили - сказали, что наконец-то увидели, как молодежь раскрылась. Хороша интерпретация режиссера Олега Степановича Натяжного: у нас не было декораций, за которые можно было бы спрятаться, и мы действительно вытягивали все нутром. Оставив пушкинский текст, пытались перенестись в наше время, но, видимо, что-то где-то недотянули. Например, малиновые пиджаки - это уже не актуально, и мы как-то зависли в пространстве. Мне кажется, нужно было оставаться в абстракции, без определения времени и, может, сыграть серую массу в одинаковой серой одежде - кто-то пытается выбиться, а его затягивают назад...
- С такими мыслями в режиссеры не тянет?
- По большому счету, в «Маленьких трагедиях» я был ассистентом режиссера, что-то предлагал, а Олег Степанович соглашался или нет. Я предложил выход Мефистофеля из ямы - из ада, и туда же уходил. В конце Мефистофель говорит: «Я часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо», и хлопает крышкой - как будто бьет кулаком по крышке гроба... И была тишина, шел снег - у каждого свое решение: то ли это снег, то ли манна небесная. Знаете, в Симферополе мы играли этот спектакль для студентов - и мы их, оказывается, победили. Я раньше думал, что наши школьники невоспитанные, но там еще хуже.
И если у нас шум стоит минут 5-6, то в Крыму минут 15 шумели. У нас благодаря театру, Александру Андреевичу Книге, Ирине Вячеславовне Бордюг - они хоть как-то привлекают школьников в театр, мы хоть как-то их воспитываем. И когда студенты начали понимать, о чем речь, особенно ближе к финалу, «Пир во время чумы», где идет речь об алкоголе, наркомании - мы пытались это показать и надеемся, что хоть кто-то понял, ведь даже самые шумные сидели с широко открытыми глазами. Наверное, мы сумели донести мысль, что каждого из вас ждет это, если вы не одумаетесь. И после того, как мы с Сергеем Кияшко уходили в глубину сцены - там была полная тишина, и минуты три, когда мы выходили на поклон, дети не могли прийти в себя. Этот спектакль смотрели и актеры крымского театра, они были в шоке, потому что молодежь сумела победить эту непослушную толпу студентов. Это - профессионализм.
- Не тянет ли сыграть современника?
- Тянет, но на современные пьесы нужны режиссеры с ненормативным взглядом.
- С каким режиссером хотелось бы поработать?
- Со Станиславом Моисеевым из Киевского Молодого театра. Он может актера вывернуть и завернуть в бантик. Хотелось бы переломать себя, я люблю работать, когда тебя ломают.
Лариса Жарких
Газета "Херсон маркет", 13 июля 2006
Публікація першоджерела мовою оригіналу