on-line с 20.02.06

Арт-блог

06.09.2018, 13:50

Вересень-2018

Знову Вересень приїхав На вечірньому коні І поставив зорі-віхи У небесній вишині. Іскор висипав немало На курний Чумацький шлях, Щоб до ранку не блукала Осінь в зоряних полях. Р.Росіцький

Випадкове фото

Голосування

Що для вас є основним джерелом інформації з історії?

Система Orphus

Start visitors - 21.03.2009
free counters



Календар подій

    123
45678910
11121314151617
18192021222324
25262728293031

Новини регіону

22.03.2024, 13:15

Книга історій "Плач Херсонщини". Художниця створила ілюстрації використовуючи старослов'янські символи

  Художниця з Херсона Валерія Гуран працювала в Естонії та ...
20.03.2024, 23:16

Сквер на проспекті Незалежності в Херсоні назвали на честь Джона Говарда

  У Херсоні завершилось громадське голосування щодо перейменування ...
20.03.2024, 22:51

Присвятила 50 років свого життя театру. Історія Заслуженої артистки України з Херсона Олександри Тарновської

Заслужена артистка України Олександра Тарновська присвятила 50 років ...
> Персоналії > КУЛЬТУРОЛОГІЯ > Катерина II Велика > «Бідна вдова», вона ж — творець імперії

«Бедная вдова», она же — созидательница империи

 

Екатерина II была талантливой актрисой и блестяще исполняла множество ролей: каждая была уместна в разных обстоятельствах. Премудрая Мать Отечества, представавшая перед подданными в торжественных случаях, на приемах, выходах и официальных праздниках, превращалась в чиновницу первого ранга на заседаниях Совета или при работе Кабинета статс-секретарей, в частной жизни, с которой так тесно связан и о которой так хорошо осведомлен двор, императрица предпочитала выглядеть просто и непритязательно.
Сохранился характерный анекдот. Однажды Екатерине II был представлен старый генерал, которого она благосклонно «пожаловала к руке». «А я ведь вас до сих пор не знала», — посетовала императрица. «Да и я, матушка, не знал вас до сего дня», — простодушно отвечал вояка. «Охотно верю, — кивнула та. — Где и знать-то меня, бедную вдову!»


Подобными историями полны мемуары современников. Для нашего сюжета они важны потому, что живо передают восприятие государыни подданными: она сердечна, склонна подтрунить над собой, любит казаться проще, чем есть на самом деле, с ней не страшно разговаривать. Над созданием такого образа Екатерина трудилась долго и тщательно.
По воспоминаниям супруги Александра I, Елизаветы Алексеевны, врожденная способность Екатерины II «применяться ко всем, понять и поддержать преобладающее чувство каждого придавала ей великое очарование». И именно это, а не жесткий диктат, становилось основой ее власти над окружающими.


Ее снисходительность иной раз принимала форму попустительства. То она запрещала унимать расшалившихся фрейлин, игравших в волан в смежной с ее кабинетом комнате. То, увидев на лугу перед дворцом старуху, гонявшуюся за курицей, просила узнать, в чем дело. А когда ей доносили, что это бабушка поваренка, для которой внук украл птицу, приказывала ежедневно выдавать бедной женщине по битой курице со своей кухни: «Этим мы спасем ее от голода, а молодого человека от воровства».
Кажется необычайным, но Екатерина сама позволяла себя обкрадывать. Она прекрасно понимала, что придворная челядь наживалась, обслуживая императорскую семью. В реальности ее стол, конюшня и туалеты стоили гораздо меньше тех сумм, которые на них отпускались и растаскивались.


Был случай, когда великий князь Александр замерз и ему дали ложку рому. После этого на имя царевича ежедневно выписывалась бутылка вина, которую потихоньку распивали слуги. В 30-х годах XIX века странный пункт расходов вскрыла императрица Александра Федоровна, жена Николая I, и с чисто немецкой рачительностью положила конец растрате. Как видно, Екатерину II подобные расходы не смущали. Она даже подвела под свою снисходительность особую философию: раз похищенные вещи остаются в стране, обогащая подданных, значит, она как монарх не внакладе, поскольку к ней все приходит в виде налогов.
Однажды французский посол в России граф Сегюр, с которым Екатерина сразу же по прибытии его в страну установила доверительные отношения, прямо сказал ей: «Вас, государыня, нередко обкрадывают». И Екатерина не без гордости изложила ему свое хозяйственное кредо: «Что меня обкрадывают, как и других, с этим я согласна. Я в этом уверилась сама собственными глазами, потому что раз утром рано видела из моего окна, как потихоньку выносили из дворца огромные корзины и, разумеется, не пустые. Помню также, что несколько лет тому назад, проезжая по берегам Волги, я расспрашивала прибрежных жителей об их жизни. Большею частью они питались рыболовством. Они говорили мне, что могли бы довольствоваться плодами трудов своих, и в особенности ловлею стерлядей, если бы у них не отнимали части добычи, принуждая ежегодно доставлять для моей конюшни значительное число стерлядей, которые стоят хороших денег. Эта тяжелая дань обходилась им в 2000 рублей ежегодно. «Вы хорошо сделали, что сказали мне об этом, — отвечала я смеясь. — Я не знала, что мои лошади едят стерлядей».


Мелкое воровство слуг не шло ни в какое сравнение с тем, что позволяли себе персоны покрупнее. Однако и об их «делишках» императрица была осведомлена. Для этого при ней имелся целый штат доверенных лиц.
Тем не менее, она сохраняла олимпийское спокойствие, держась мнения, что «эти уже наворовались, а новым нужно будет еще составить капитал». Императрица крайне редко позволяла себе открыто выразить свое недовольство. Как она говорила Сегюру, «я ругаю тихо, а хвалю громко». Известно всего несколько случаев публично продемонстрированного ею неблаговоления. Памятна история с взяточником, генерал-губернатором Владимира Р.И.Воронцовым, которому на именины государыня послала кошель невероятной длины. После этого чиновник вынужден был уйти в отставку и вскоре умер от огорчения. В другой раз, проезжая через Калугу, Екатерина узнала о недороде ржи и взлетевших ценах на муку. Вечером на пиру у генерал-губернатора М. Н. Кречетникова за ломившимся от яств столом она спросила, почему хозяин не потчует ее самым дорогим угощением — ржаной горбушкой, — и в раздражении покинула зал.


Такие поступки призваны были показать чиновникам предел, за который они не должны заходить в своем нерадении о благе подданных. Однако воровство помаленьку, домашнее и не слишком заметное, не вызывало у императрицы резкого протеста. Екатерина не мнила себя в силах исправить мир: главное, чтобы не был подорван бюджет, и не разорялось население губерний. Этот компромисс вполне устраивал и ее, и чиновников. Государыня и ее аппарат нашли друг друга.
Екатерина знала, что некоторые ее вельможи принимают субсидии от иностранных дворов: Н.И.Панин много лет получал подарки из Берлина, позднее А.А.Безбородко, А.Р. Воронцов, П.В. Завидовский — из Вены. В 1780—1781 годах Потемкину были предложены огромные взятки от Пруссии, Австрии и Англии. Князь отклонил щедрые посулы за переориентацию русской внешней политики в выгодном для этих дворов русле. Недаром императрица была уверена, что ее соправителя «не можно купить». Однако за такую преданность она умела сторицей воздать ему богатыми пожалованиями. Она буквально осыпала подарками тех, кто был ей нужен. Щедрой рукой жаловала за победы на бранном поле. Это не могло не нравиться и привлекало сердца тех, кто жаждал выделиться, получить награду, стяжать славу и состояние.


Как-то в разговоре с императрицей Сегюр подивился внешнему спокойствию, которое, по его мнению, царило при русском дворе. «Средства к тому самые обыкновенные, — отвечала императрица. — ...Воля моя, раз выраженная, остается неизменною. Таким образом, все определено, каждый день походит на предыдущий. Всякий знает, на что он может рассчитывать, и не тревожится напрасно. Если я кому-нибудь назначила место, он может быть уверен, что сохранит его, если только не сделается преступником. Таким путем я устраняю повод к беспокойствам».
Посол усомнился в возможности долго не сменять сановников: «Что бы вы сделали, Ваше Величество, если бы, например, заметили, что назначили министром человека, неспособного к управлению?» Невозмутимость Екатерины поразила собеседника: «Я бы его оставила на месте. Ведь не он был виноват, а я, потому что выбрала его. Но только я поручила бы дела одному из его подчиненных; а он остался бы на своем месте при своих титулах».


Екатерина не раз прибегала к названному методу. В этом смысле характерна ее полемика с Н.И.Новиковым. Едва начав выпускать журнал «Трутень» и «Живописец», Новиков вступил в острую дискуссию с журналом Екатерины «Всякая всячина». Императрица редактировала и печаталась анонимно — благодаря этому появлялась возможность спорить с ней «не взирая на лица». Новиков, без сомнения, знал, с кем разговаривал в хлестком газетном тоне. Этот штрих многое говорит о степени дозволенности в России екатерининского времени. Так вот, Новикова-моралиста более всего раздражала снисходительность Екатерины к человеческим слабостям, он называл это «пороколюбием». «Кто только видит пороки, не имев любви, — возражала Екатерина, — тот неспособен подавать наставления другим». В отличие от Новикова, императрица была более созидательницей новых общественных добродетелей, чем бичевательницей старых пороков. Недаром де Линь, австрийский фельдмаршал, служивший в России, замечал, что Екатерина стала «скорее создательницей, чем самодержицею своей империи».
Всю жизнь Екатерина старалась доказать, что достойна занятого ею места. Она не раз подчеркивала, что продолжает дело Петра Великого, ощущала себя его преемницей и реально была ею. В официальных документах и в частной переписке императрица именовала русских государей прошлого своими «предками». Однако это не скрадывало незаконности ее пребывания на троне. Чтобы оставаться на вершине, Екатерине важно было всеобщее, солидарное одобрение ее действий.


Статс-секретарь императрицы Василий Степанович Попов вспоминал один примечательный разговор:
«Дело зашло о неограниченной власти ее не только внутри России, но и в чужих землях. Я говорил ей с изумлением о том слепом повиновении, с которым воля ее везде была исполняема, и о том усердии и ревности, с какими старались все ей угождать.
«Это не так легко, как ты думаешь, — сказала она. — ...Ты сам знаешь, с какою осмотрительностью, с какой осторожностью поступаю я в издании моих узаконений. Я разбираю обстоятельства, изведываю мысли просвещенной части народа и по ним заключаю, какое действие указ мой произвесть должен. Когда уже наперед я уверена об общем одобрении, тогда выпускаю я мое повеление и имею удовольствие видеть то, что ты называешь слепым повиновением. Вот основание власти неограниченной. Ты ошибаешься, когда думаешь, что вокруг меня все делается только мне угодное. Напротив того, это я, принуждая себя, стараюсь угождать каждому, сообразно с заслугами, достоинствами, склонностями и привычками. И поверь мне, что гораздо легче делать приятное для всех, нежели, чтобы все тебе угождали. Напрасно сего будешь ожидать и будешь огорчаться».


Свое поведение вполне царским Екатерина не считала. В 1774 году, когда Никита Иванович Панин затеял весьма опасную интригу, грозившую продвинуть на престол уже двадцатилетнего цесаревича Павла, императрица писала Г.А.Потемкину: «Дай по-царски поступить; хвост отшибу». Имелось в виду, что заговорщикам пора показать, кто в доме хозяин. А сделать это можно было, только выступив во всей силе самодержавной государыни. Однако такие ситуации складывались не каждый день, и монарший гнев, или, лучше сказать, недовольство, обрушивался на головы провинившихся весьма избирательно. Большинства придворных он не задевал.
Иной раз Екатерине и хотелось бы поступить «по-царски», однако она действовала больше лаской, уговорами, подкупом, закулисными интригами, чем открыто демонстрировала гнев и чинила государеву расправу.
Длительность ее царствования сыграла важную роль в либерализации жизни русского общества. Она в корне изменила сам тон отношений государя с двором, офицерством, чиновничеством и обитателями столиц — со всем, что в те времена могло считаться обществом и влиять на жизнь в стране.


Жаждало ли русское дворянство такого изменения? Без сомнения. В данном случае перед нами обоюдный процесс: движение государя навстречу обществу и общества навстречу государю.
К концу царствования Елизаветы Петровны жажда обрести такие же права, какие получили благородные сословия других европейских стран, стала в русском дворянстве почти нестерпимой. Правительство Петра III сделало, казалось бы, беспроигрышный ход, издав в феврале 1762 года «Манифест о вольности дворянства», позволявший «шляхетству» не служить. Молодого императора окружали два влиятельных придворных клана — Воронцовых и Шуваловых. Именно из недр этих группировок и вышел долгожданный документ. Что могло сильнее укрепить положение нового монарха, чем благодарность всего дворянства? Только отталкивающее личное поведение Петра III пустило политический капитал его Кабинета по ветру.
Екатерина II умело воспользовалась ситуацией. Она не подтвердила, но и не отменила Манифест, dе fасtо предоставив дворянству широчайшие льготы, как то: отставка по желанию, переход с военной службы на гражданскую, свободный выезд за границу. И уж, конечно, гарантированную защиту от телесных наказаний.


А через двадцать три года царствования Екатерина II даровала «Жалованную грамоту дворянству», закрепив перечисленные привилегии и, кроме того, создав органы дворянского самоуправления — Дворянское собрание и суды, избираемые органы благородного сословия. Теперь, даже уйдя в отставку, дворянин имел шанс принять участие в общественной жизни. К изменениям своего статуса дворянство было не просто готово, оно настойчиво добивалось их. Предоставив «шляхетству» институты сословной самоорганизации, императрица превзошла ожидания. Недаром известный мемуарист начала XIX века Ф.И. Вигель назвал царствование Екатерины «временем нашего блаженства». Адмирал П.В.Чичагов вспоминал о тех временах — временах своей молодости: «В Петербурге были так же свободны, как в Лондоне, а веселились не меньше, чем в Париже... Полиция была соразмерна скромным требованиям поддержания порядка. Военных застав у каждых городских ворот не существовало, равно и паспортов, являемых и проверяемых при каждой перемене места жительства. Каждый уезжал и приезжал, как и куда хотел, и никто не думал ни дезертировать, ни убегать».


Современному читателю покажется неожиданным, но такие слова, как «чувство» (sentiment), «удивление» (admiration), «гений» (genie), «честь» (bonneur), «способность» (faculte), «впечатлительный» (impressionnable), «храбрость» (bravoure), «мужество» (courage), «доблесть» (valeur), «неустрашимость» (vaillance), стали общеупотребительными только во второй половине XVIII века, в царствование Екатерины. До этого в повседневной жизни язык в них почти не нуждался, и образованные современники пользовались французскими эквивалентами. Развитие языка — лишь внешняя сторона нравственного развития народа и его культуры. Как только русское общество стало замечать за собой «честь» и «впечатлительность», немедленно отыскались в словаре подходящие термины, слабо востребованные прежде.


В год воцарения Екатерины — 1762-й — французский посол в России Л.-А. Бретейль доносил в Париж: «Форма правления тяготит большую часть русских, беспременно все хотят освободиться от деспотизма... Я льщусь надеждой увидеть, как обширная и деспотическая Империя разлагается в Республику, управляемую группкой сенаторов». По возвращении во Францию в 1763 году посол дополнил свои рассуждения в «Мемуаре о России»: «Надо постараться сокрушить русскую нацию с помощью нее самой... Уже двадцать лет, как правительство неосторожно отпускает многих молодых людей учиться в Женеву. Они возвращаются с головой и сердцем, наполненным республиканскими принципами».
К концу царствования Екатерины, когда в Париже уже свирепствовал якобинский террор, французские авторы продолжали мечтать о революции в России. Однако даже такой ревностный «сеятель свободы», как памфлетист Шарль Массон, некоторое время служивший при дворе Екатерины учителем математики ее внуков, вынужден был признать: «Если французской революции суждено обойти весь мир, несомненно, Россию она посетит после всех». Ожидание скорой бури сменилось осторожными предположениями о сроке в сто с лишним лет. Срок был назван точно. То есть реформы Екатерины укрепили государственный строй и создали для страны запас прочности на век вперед.


В лоне екатерининского либерализма началось формирование российского гражданского общества. Будь Екатерина II законной правительницей, она, возможно, жестче пресекала бы поползновения зарождавшегося русского общества расширить сферу своей внутренней, не подчиненной государству жизни. Оставайся у власти Петр III, и развитие страны во всех сферах, в том числе и нравственной, пошло бы медленнее в силу узости кругозора монарха и его личного презрения к людям. Таким образом, переворот 1762 года сыграл роль тарана, разрушив старую модель отношений «государь — подданные» и создав предпосылки для появления новой, «государь — общество». Именно эта формула и реализовывалась на протяжении 34 лет царствования Екатерины Великой.


По книге: О.И.Елисеева.
Повседневная жизнь благородного сословия в золотой век Екатерины.-М.: Молодая гвардия, 2008.
 

Напишіть свій коментар

Введіть число, яке Ви бачите праворуч
Якщо Ви не бачите зображення з числом - змініть настроювання браузера так, щоб відображались картинки та перезагрузіть сторінку.