on-line с 20.02.06

Арт-блог

13.05.2015, 09:45

May

Random photo

Voting

???

Система Orphus

Start visitors - 21.03.2009
free counters



Calendar

    123
45678910
11121314151617
18192021222324
25262728293031

News

01.08.2015, 13:17

Crazzzy Days

13.05.2015, 09:52

den-evropyi-v-hersone---2015

> People > Literature > Belasku Bella > Theatre "Chimera". The first act

 

Театр «Химера». Акт первый
 

Акт первый. Рауль.

1.
Бескрылого зовут Рауль. Когда-то давно он был птицей-выпью, жил себе на болоте и жрал лягушек. А потом вдруг стал превращаться в человека: перья у него все выпали, когти отвалились, вместо крыльев руки выросли. С пальцами. Тогда Болотная Ведьма соткала ему рубашку из сухоцвета, пришила к ней те перья, которые ему удалось сохранить, сказала: если до заката не станешь птицей иди к людям.
Он до заката простоял на кочке, маша руками-крыльями, рубашка противно кололась, а с соседних кочек удивленно таращились на него лягушки. Вечером устал и заснул в камышах, и ему приснился сон, в котором ведьма объясняла ему, что когда-то давно он был человеческим детенышем, но поел болотной травы и стал птицей. Ведьма говорила попеременно на человеческом и птичьем языке и ему было очень трудно сопоставить все фрагменты ее объяснения в связный рассказ.
Утром его нашли бродячие актеры, заблудившиеся на болоте. Отмыли, накормили, одели, дали имя. Крылья собрали по перышку - пытались ему прицепить их к спине, и так и эдак вертели, но так и не сообразили, как их цеплять. Потом сказали: будешь актером, если только научишься по человечьи разговаривать и не начнешь обратно в птицу превращаться.

2.
- Какое-нибудь лицо должно быть настоящим, - сказала Коломбина.
- Зачем? - спросил Бескрылый.
- Чтобы другие могли придумать тебе имя.
- Зачем?
- Потому что так легче, - объяснил Доктор. - Цепочка имен связывает прошлое с настоящим и будущим. Завтрашняя Коломбина будет такой же как сегодняшняя и как вчерашняя. Зная имя, не нужно каждый раз задумываться о сути. Должна же быть хоть какая-то стабильность.
- Зачем? - спросил Бескрылый.
- Затем, что иначе ты сойдешь с ума. Имя - оно как маска - сводит непостижимую многогранность твоего существа либо к радости, либо к печали, сводит все к двум точкам на плоскости: черной и белой, началу и концу, созиданию и разрушению, согласию и отрицанию.
- Он не понимает тебя, - вздохнула Коломбина. - Не дави на него. Пусть сам во всем разберется.
Из сундука с реквизитом она достала черно-белую двустороннюю маску и протянула ее Бескрылому.
- Вот, возьми пока, - сказала она. - Маска это, конечно, не лицо, но во всяком случае, за ней можно спрятаться.
- Зачем?
- Не задавай глупых вопросов? - неожиданно разозлилась Коломбина и вытолкала его за дверь.
- Зачем? - совсем тихо сказал Бескрылый, прижимая к груди маску на длинной изогнутой палке.
Двери за ним захлопнулись.
Коломбина не догадывалась, что на самом деле он не спрашивал их ни о чем, просто это было единственное слово, которое он успел выучить.

3.
Он должен был стоять в левом углу сцены и в определенное время поворачивать маску со смеющейся стороны на плачущую и наоборот. Делать это было несложно и так же несложно было запомнить места в пьесе, когда маску нужно поворачивать.
Когда маска поворачивалась смеющейся стороной к зрительному залу - зрители смеялись, когда плачущей - плакали. Раулю это нравилось, он казался самому себе каким-то всемогущим существом, управляющим эмоциями собравшихся в зале людей.
На сцене вначале Коломбина и Арлекин пели что-то веселое, потом вместо них выходили Влюбленные и пели грустное.
"Море" - часто повторяли они. - "море... море..." Это было так красиво и печально, что у Рауля замирало сердце.
- Море, - сказал он однажды Коломбине после спектакля, чтобы поделиться с ней своими чувствами.
- Море? - удивилась Коломбина. - Откуда ты знаешь про море?
Рауль перебрал в памяти все слова, которые он уже успел выучить, но не нашел подходящего, чтобы ответить. Поэтому промолчал. Тогда Коломбина взяла его за руку и отвела к себе в комнату, где на стене висел старый и потрепанный плакат с круизным лайнером, уверенно рассекающим морскую гладь.
- Море, - сказала Коломбина, ткнув пальцем в клочок бирюзово-синего, стиснутого со всех сторон огромными и яркими буквами рекламы.
В первую секунду Рауль почувствовал легкую тень разочарования, однако оно тут же исчезло, уступив место неожиданному осознанию того, о чем так печально тоскуют в своей песне Влюбленные.
Ему как и им стало ужасно жалко море.

4.
Полишинель часто любил рассказывать, какой он великий маг и чародей, настолько великий, что вынужден скрываться в бродячем театре.
Раулю было жалко старого фокусника, потому что он видел, что рассказам того никто не верит, разве что Доктор иногда восхищенно кивал головой и ахал, заламывая красивую бровь, но только для того, чтобы потом высмеять рассказчика еще обиднее
- Я верю вам, - сказал Рауль Полишинелю, просто чтобы его приободрить.
Фокусник растрогано пожал Бескрылому руку.
- Вы проницательный человек, Рауль, - сказал он. – Возможно, когда-нибудь я совершу для вас одно из величайших чудес.
- Превратите меня обратно в птицу, - попросил Рауль, но тут же устыдился собственной нескромности.
Полишинель замялся, но ненадолго. А потом рассказал, что однажды он уже вернул истинный облик одному кальмару, по воле злых сил, превращенному в человека. После свершившейся метаморфозы кальмар, рыдая от счастья, уплыл в родные края и, по слухам, процветает по сей день…
Рауль ничего не ответил, но подумал, что все-таки иногда он начинает чуть-чуть понимать Доктора.

5.
В один из теплых солнечных дней Рауль с Арлекином поехали в Город, чтобы купить капусты и гречки, а заодно расклеить на улицах цветные афиши, нарисованные Коломбиной.

Они побывали в лавке бакалейщика, где купили два мешка гречки, вкусно пахнущей будущей кашей с телячьим гуляшом, в овощной лавке, где запаслись капустой, картошкой и морковкой, и надолго застряли в кондитерской, где пока еще не купили ничего - Арлекин зашел туда один, оставив Рауля на грязной мостовой сторожить телегу и купленные припасы.
Из-за двери доносился голос Арлекина, он, видимо торговался о чем-то с кондитершей, толстой и румяной бабой - Рауль успел хорошо рассмотреть ее, когда она на несколько секунд выглянула в окно. Бу-бу-бу, - невнятно говорил Арлекин и опять: - бу-бу-бу, а она только хихикала в ответ и ничего не отвечала.

Когда Рауль уже совсем заскучал, из-за поворота в конце переулка вышел слепой старик и медленно засеменил к перегородившей всю улицу телеге. В руках у него была тонкая и длинная белая палка и он постукивал ей по мостовой, проверяя путь.
- Эй - сказал он, когда его палка наткнулась на мешок с гречкой, лежащий на земле рядом с колесом телеги. - Ты чего здесь расселся. А ну-ка пропусти меня.
Мешок молчал, и Рауль молчал тоже, не зная, как ему следует себя вести в подобной ситуации.
- Убирайся отсюда, лентяй, - начал гневаться слепец, и даже ударил мешок несколько раз своей палкой. Потом он ударил по мешку так сильно, что палка сломалась.
- Дурак, - крикнул слепец. Он ударил мешок с гречкой еще несколько раз обломком палки, потом заплакал и ушел обратно.
А Арлекин все торговался и торговался с толстой кондитершей.

6.
Ночью шел дождь из букв. Буквы стекали по крышам на землю, складываясь в слова и даже в целые предложения, ручьями текли между вагончиков и тонули в сточной канаве.
Коломбина расставила на земле несколько кастрюль и плошек, чтобы собрать побольше букв, и с удовольствием наблюдала как они постепенно заполняются, болтая между делом с Доктором, который вышел покурить на крылечко.
Раулю было так уютно, лежа в теплой постели, слушать как буквы стучат по крыше: гласные - звонко и протяжно, согласные - глухо и отрывисто.
- Завтра будет новая пьеса, - сказала Коломбина, помешивая в самой большой кастрюле.

7.
"Здравствуй, милая..." - прочитал Рауль.
Коломбина закрыла рукой написанное ниже и слегка покраснела.
- Нехорошо читать чужие письма, - сказала она.
- Письма? - удивился Рауль - Что такое письма?
До этого он видел написанный текст лишь на афишах и театральных программках.
- Письма, - объяснила Коломбина, - это когда один человек пишет другому что-нибудь приятное.
- Почему бы просто не сказать это вслух? - продолжал недоумевать Рауль.
- Потому что очень часто этому препятствует разделяющее вас расстояние... а иногда и нечто большее, чем расстояние.

Рауль вышел на улицу в задумчивости. Ему тоже хотелось получить от кого-нибудь письмо, но он понимал, что прежде чем получить письмо, нужно сперва написать самому. Окрыленный этой новой идеей, он поднял с земли большой кленовый лист и написал на нем:
"Здравствуй милая."
Как правильно писать письма он не знал и поэтому писал дальше так, как было написано в письме Коломбины.
"Как твои дела, малышка? Я думаю о тебе целыми днями, и даже ночью, стоит мне сомкнуть очи, как передо мной возникает твой прелестный облик."
Больше в письме Коломбины он ничего прочитать не успел, да и пространство листа закончилось, так что Рауль решил пока ограничится этим.
Вот я и написал письмо, - с удовлетворением подумал он. Теперь осталось лишь дождаться ответа.

Ветер подхватил сухой кленовый лист и понес его прочь от лагеря.

8.
Однажды Рауль съел перед сном слишком много печенья, и ему приснилось, что он не Рауль, а Коломбина. Проснулся он с утра в коломбининой кровати, оделся кое-как, умываться постеснялся и пошел на кухню, завтракать. Только никаким завтраком на кухне даже и не пахнет: плита холодная и горшки пустые... Рауль удивился вначале, а потом вспомнил, что завтрак отныне ему самому придется готовить, причем для всех, и загрустил...
А Коломбине приснилось, что она - Доктор. И Скарамушу тоже приснилось, что он - Доктор. И Полишинелю. И Арлекину. И еще кому-то.
И вот стоят они впятером - все Докторы - друг напротив друга и спорят, кто же из них настоящий, вернее, четверо спорят, а тот Доктор, который Скарамуш над ними над всеми потешается. Причем неподалеку от них Коломбина - тоже какая-то странная, но хоть одна, и то уже хорошо - вынесла на улицу кастрюлю с кашей, а каша такая горелая, что даже собаки ее есть не хотят, отворачиваются.

А Доктору в эту ночь ничего не снилось.

9.
К вечеру собиравшиеся весь день тучи пролились дождем, да таким, которого не было наверное последние десять лет. Темное небо ежеминутно сверкало молниями и, казалось, сразу со всех сторон, сердито рокотал гром.
Рауль сидел на крылечке вагончика и во все глаза смотрел на Капитана, который, слегка припадая на одну ногу, прыгал в самом центре лагеря, изрыгая в сторону небес ужаснейшие проклятия. Время от времени он резким движением выхватывал из висящих на боку ножен саблю и рассекал ею воздух.
- Чортово решето! - орал он, стараясь перекричать громовые раскаты. - Я еще доберусь до тебя, дырявая задница!

Длинная тень упала на крыльцо и, подняв голову, Рауль увидел остановившегося рядом с ним Скарамуша.
- Иди спать, - сказал Скарамуш. Его голос был холодным, мокрые волосы липли к лицу. - У каждого свои тараканы в голове. У тебя их не меньше, поэтому нечего на него пялиться.
- Я найду для тебя затычку! - размахивал саблей Капитан. - Мало не покажется!..

Все уже давно разошлись спать, а Капитан продолжал ругаться, стоя по колено в жидкой грязи, но только после полуночи его угрозы возымели действие: тучи рассеялись, и из-за них показалась луна - круглая, белая и влажная, как шляпка болотного гриба.

10.
Арлекин обидел болотную ведьму и она наслала на него страшное проклятие. Теперь при каждом слове у Арлекина изо рта выскакивала маленькая серебряная рыбка, а, если слово было бранным - то коричневая бородавчатая жаба.
В первый же день жабы разбрелись по лагерю, зарылись во влажный мох и только поблескивали оттуда черными бусинками глаз, однако, ночью они устроили всем такой незабываемый концерт, что еще на рассвете Капитан собрал все свои пожитки и сказал, что перебирается жить в городскую гостиницу, а Коломбина сообщила, что раз ей не удалось выспаться ночью, то она будет спать до полудня, и поэтому все останутся без завтрака.

С утра все были голодные и злые. За Арлекином ходила Камилла с большим аквариумом, чтобы собирать в него серебряных рыбок. Рыбок, правда, было мало, всего три.
Полишинель заметил, что мог бы легко расколдовать Арлекина, и, конечно расколдует, когда звезды примут благоприятное для проведения таинства положение.
- ... ... - сказал Арлекин, и из его рта выскочили две бородавчатые жабы.

11.
Рауль и Доктор отправились бить челом Болотной Ведьме, чтобы она избавила Арлекина от проклятия. В качестве даров были взяты испеченный Коломбиной клюквенный пирог и бутылочка настойки на мандрагоре из докторских запасов, а, кроме того, Рауль нарвал сиреневых цветов, растущих за ручьем и взял у Камиллы аквариум с наговоренными Арлекином рыбками.
Рыбок было уже много. На их серебристой чешуе отчетливо проступали слова, благодаря которым они появились на свет: чаще всего это было "чтомнеделать" или "обожемой", другие слова встречались редко и почти не повторялись.

Болотная Ведьма поначалу даже слышать не хотела о проклятии, но после нескольких чашек настойки, закусив парой рыбок, заметно подобрела и сказала, что готова подумать на этот счет, а еще после нескольких чашек, когда настойка закончилась, вынесла из чуланчика новую бутыль, оплетенную ивовыми прутьями, и тогда началось настоящее пиршество.
Рауль в застолье не участвовал. Пока Ведьма с Доктором пили настойку и кушали серебряных рыбок, он сидел на крылечке с чашкой травяного чая, смотрел на звезды и слушал полузабытые уже болотные звуки: шелест камыша, печальные вскрики ночных птиц и скорбные вздохи трясины.
Время от времени Доктор выбегал на крыльцо глотнуть свежего воздуха.
- Какая женщина! - восхищенно восклицал он и прищелкивал пальцами. - Ну какая женщина!
Старая и страшная, - думал Рауль, но вслух говорил другое:
- Коломбина гораздо симпатичнее и добрее, - говорил он вслух.
- Ничего ты не понимаешь, - снисходительно усмехался Доктор и убегал обратно.

К утру бутыль, оплетенная ивовыми прутьями, была опустошена, все "чтомнеделать" и "обожемой" - съедены, а проклятие с Арлекина снято.

12.
Однажды Пьеро настолько утомился окружающей его действительностью, что решил разом с ней покончить - именно для этой цели была у него припасена заветная таблетка, на которой была нарисована черная буква "с" - смерть.
Вечером после спектакля он прибрался в своей комнатке, красиво расставил и зажег черные фигурные свечи, и сел за стол, положив перед собой таблетку, перо и лист белой атласной бумаги.

"Мои дорогие друзья, - так хотел начать он свою предсмертную записку. -
Не в силах больше влачить свое жалкое существование, я вынужден покинуть вас, глубоко скорбя о той печали, что может омрачить ваши сердца..."
"Маи гарагие грузья. Не в сирах барьше врачить...", - вывел он, с ужасом заметив, что вместо буквы "о" его рука пишет букву "а", вместо буквы "д" - букву "г", а вместо "л" - "р". Во первых, это делало текст совершенно нечитаемым, а во-вторых, - подумал Пьеро, - даже если они и смогут его расшифровать, то вряд ли им будет приятен тот факт, что я назвал их "грузьями".
Немного подумав, он все же дописал текст до конца, а в конце пририсовал небольшую табличку соответствия, где "а" и прочие буквы рекомендовалось читать правильным образом.
"Мои долодие длузья. - прочитал он текст, каким он получился после таблицы. - Не в силох больше влочить..."
Получившаяся ерунда однозначно требовала еще одной таблицы соответствия, которая бы объясняла каким образом и в каких случаях надо читать проблемные буквы.

Уже под утро, так ничего и не придумав, Пьеро выбросил исчерченный вдоль и поперек лист в мусорную корзину, потушил все свечи, и лег спать.

13.
Раз в неделю актеры собирались вечером у Коломбины, и после того, как выпивался чай и съедались миндальные коржики, все свечи, кроме одной, стоящей в центре стола, тушились и наступало время СТРАШНЫХ историй. Страшные истории обычно рассказывались шепотом, так что было невозможно определить рассказчика, а главным действующим лицом в них был неизменно Директор театра.
- Рассказывают, что однажды захотелось ему попробовать рыбу-дьявола, которая плавает в океане на самой глубине. Пришел он в самый-самый дорогой ресторан, положил на стол мешок золота, "Хочу, - говорит, - рыбы-дьявола отведать". В ресторане все засуетились, рыбаки тут же побежали к океану, изловили редкую рыбу, повара ее приготовили, и подали ему на фарфоровом блюде под золотой крышкой. Он открывает крышку, смотрит: а у рыбы-дьявола его, директорская, голова...
Кто-то ахает, да так, что чуть не сдувает пламя свечи.
- Испугался он, - продолжает невидимый рассказчик, выдержав положенную паузу, - начал проверять, на месте ли голова-то, и видит: уже нет ни людей, ни ресторана, ни рыбы на фарфоровом блюде - одна вода кругом.
Тени мечутся по комнате и Рауль непроизвольно вздрагивает, представив себя на месте Директора.
- Еще говорят, - начинает кто-то новый рассказ, - что один его глаз видит прошлое, а другое будущее...
Раулю кажется, что за окнами кто-то печально вздыхает, ходит вокруг, не решаясь постучаться в дверь, а может, - думает он, - это просто ветер, которому тоже хочется послушать продолжение истории.

Акт второй. Мармор.

1.
Мармор жил в музее. Точнее, это он сам называл место, где жил, музеем. Потому что там было очень много статуй.
Это были люди и животные, застывшие в самых разнообразных позах, и с разными выражениями на каменных лицах-мордах. Некоторые из них улыбались, некоторые зевали, многие свирепо скалились.
Под воздействием ветра и времени камень постепенно разрушался, превращаясь в мелкий красноватый песок, так что часть статуй уже утонула в нем с головой, однако взамен старых – разрушенных ветром и поглощенных песком, появлялись новые. Мармор не знал, откуда; наверное, кто-то приносил их, пока он спал.
Несколько раз он пытался захватить врасплох Того, Кто Приносит Новые Статуи, ему было очень одиноко здесь, в этом пустынном музее, но каждый раз загадочный визитер успевал ускользнуть; вот, казалось бы, совсем рядом чудится движение, слышны голоса и смех, и мелькает между одноцветным камнем что-то яркое, свежее, пестрое, но стоит подойти ближе и присмотреться внимательнее – и нет ничего, только ветер швырнет в лицо горсть колючего песка.
Это было обидно. Мармор тогда на несколько дней забивался в свою нору, плача о своей одинокой, никому не нужной, жизни и его слезы разъедали камень.
А потом пришел Охотник.

2.
Рауль проснулся от шума, доносящегося снаружи. Несмотря на глубокую ночь, в лагере что-то происходило, за дверью слышались голоса, и сквозь щель под потолком пробивались отблески огня.
Зевая и потягиваясь, он выбрался наружу и побрел к вагончику Доктора, вокруг которого, казалось, собрались все актеры - полуодетые, сонные, многие, как и он, не понимающие, в чем дело. С трудом протиснувшись поближе к происходящему, Рауль приподнялся на цыпочки и выглянул из-за широкого плеча Арлекина.

В центре полукруга, закрывая собой дверь в вагончик стоял Доктор. Он тоже, как и все, был полуодет, но его руки и грудь были забрызганы чем-то красным; в таких же красных брызгах были и его брюки, ужасно модные и дорогие брюки, купленные в позапрошлое воскресенье на ярмарке. Сквозь открытую дверь в вагончике Рауль видел темный силуэт на столе, очертаниями своими больше напоминающий огромную рыбину чем человека. В круге света был лишь свисавший со стола серо-чешуйчатый хвост и когтистая трехпалая лапа.

Доктор был бледный и злой. Сжимая руки в кулаки, он кричал на другого человека, стоящего рядом с ним, в котором Рауль узнал Охотника, и в который уже раз поразился смелости Доктора, ведь у Охотника за плечом было РУЖЬЕ, на прикладе которого сидела грязно-белая страшная птица с крючковатым загнутым клювом, а у доктора совсем ничего не было - только кулаки, да и то не слишком большие.
Рауль сталкивался с Охотником лишь дважды за все время своей жизни в Театре, но даже себе он боялся признаться в том, что видел его еще много раз до этого. Раньше. Когда был птицей.

А доктор все не мог успокоиться. Колючие незнакомые слова срывались с его губ и жалили больнее пчел.
- Убирайся вон, - рявкнул он наконец в сторону Охотника, а потом, не глядя больше ни на кого ушел к себе и закрыл дверь.
Охотник молча обвел взглядом собравшихся актеров и, так и не сказав ни слова, ушел тоже.
Страшная птица улетела за ним.

3.
Коломбина варила суп и Рауль ей помогал. От кастрюли, булькавшей на плите приятно пахло, даже несмотря на то, что всю неделю у театра были "плохие сборы", а это означало, что в супе почти не будет мяса, но будет много морковки и капусты.
Может быть именно из-за этого Коломбина с самого утра пребывала в дурном расположении духа; она с такой яростью резала и терла овощи, что острый длинный нож так и мелькал в ее руках, и Рауль, занятый чисткой картошки, старался как можно реже напоминать ей о своем существовании. Он тихо сидел в углу кухни и слушал Доктора, который читал вслух из толстой книги с нарисованным на обложке человеческим силуэтом.
- Миоз при контузии, - читал Доктор, - наблюдается редко и может быть причиной спазма аккомодации, но может быть и симптомом повышения кровяного давления в сосудах радужки. Расширение зрачка - более обычная реакция вследствие паралича аккомодации, который наступает после миоза...
Слова Доктора кружились в голове как морковка в супе, тонули и снова всплывали на поверхность, а смысл сказанного терялся где-то в глубине. То ли дело Коломбина: она всегда говорила просто и понятно: "Порежь зелень" - например, или: - "Подай соль"
"Миоза" - повторял Рауль про себя вкусные слова. - "симптомом", "радужки"...
- ...а также диализ радужки по плоскости: отщепление пигментного листка или его стромального листка, в редких случаях полный отрыв радужки....
"стромального"... - пытался запомнить Рауль.

- Все без толку, - Доктор захлопнул книгу и положил ее на стол. - Я должен признать, что медицина в данной ситуации бессильна. Он останется слепым.
- Может, это и к лучшему, - проворчала Коломбина, зачерпывая из кастрюли деревянной ложкой.
- Зачем нам слепой василиск, скажи на милость?
- А зачем нам василиск ЗРЯЧИЙ, - от негодования Коломбина даже расплескала суп, который хотела попробовать и развернулась от плиты к столу, гневно глядя на Доктора.
- Ты предлагаешь прирезать его? - сощурился Доктор. - Как свинью?

- Дерево тысячи глаз, - вдруг произнес Рауль, неожиданно даже для себя самого.
Дерево тысячи глаз росло в южном лесу на острове, куда улетали птицы переждать холодные дни. Вместо плодов на нем росли глаза - самые разные: большие и маленькие, синие и черные - на любой вкус. Только есть их было нельзя, Рауль слышал, что в них содержится что-то, что заставляет снова и снова искать желанное лакомство, но некоторые птицы все же нарушали запрет, и за это их навсегда изгоняли с острова.
Все это он сбивчиво пересказал Доктору и Коломбине, от смущения, говоря все тише и тише, и к концу своей речи перейдя совсем на шепот.

Коломбина и Доктор молча переглянулись.
- Где же находится этот чудо-остров? - спросил Доктор, с удивлением разглядывая Рауля, словно бы видел его впервые.
- Совсем недалеко. Я покажу... - совсем смутился от этого взгляда Рауль, и подумал, что он наверняка в очередной раз сморозил какую-то глупость.

4.
Мармор уже привык к постоянной темноте, окружающей его. Пусть он ничего не видел, но зато чувствовал запахи и слышал голоса находящихся рядом людей, и это было гораздо лучше, чем видеть, слышать и чувствовать только себя одного.

Вечером к Доктору пришли Скарамуш и Полишинель. От Скарамуша пахло промасленной ветошью и горячим железом, а от Полишинеля – мятными леденцами и свежими ванильными коржиками.
- Кто хуже всех соврет, - сказал Доктор, - тот отправится за настойкой на слезах Горюй-птицы.
- Когда-нибудь, - начал первым Скарамуш, - мы все разбогатеем и купим себе огромный дом, в котором будет не меньше тысячи комнат, так что можно будет каждый день переселяться в новую комнату, и каждый день видеть за окном новый пейзаж: то сад с павлинами, то заснеженные горы, то морской пляж, а то и вообще что-то такое, что не видел еще никто из людей.
- Плохо, - усмехнулся Доктор. - В конце концов, почему бы нам и не разбогатеть. Когда-нибудь. А я вот уверен, что вам не удастся сегодня отправить меня за горюй-настойкой. Даже в том случае, если мои слова окажутся правдой.
Полишинель обиделся, когда очередь дошла до него.
- Я никогда не вру, - сердито сказал он.
Скарамуш и Доктор засмеялись, да так заразительно, что даже Мармор, не мог сдержать улыбки, поэтому за горюй-настойкой пошел Скарамуш.
Когда он вернулся, они втроем засели играть в преферанс, причем Доктор и Полишинель почти непрерывно дымили сигарами, а Скарамуш не курил, но зато всегда выигрывал.
Разошлись они уже под утро.

5.
У Доктора было всего четыре лекарства от всех болезней

Первое лекарство исцеляло тело. Оно было горьким, едким и вонючим как протухший чеснок. Отпивший этого жгучего пойла из всегда находившейся под рукой толстостенной стеклянной бутыли, надолго запоминал, что к телу нужно относиться бережно и не допускать его повреждений.
Второе лекарство исцеляло душу. Оно хранилось в хрустальном флаконе, нежно звенящем весенней капелью и было сладким и душистым как цветочная пыльца. Потому что к душе нужно относиться еще бережней чем к телу, и не причинять ей дополнительных страданий.
Третье исцеляло ум. Вкуса его Мармор не знал, а запаха у него не было, да и вообще за все время обитания василиска у Доктора, колба из тонкого как паутина стекла извлеклась на свет только один раз, когда у Скарамуша и Доктора неожиданно закончилась горюй-настойка.
Четвертое лекарство стояло в запечатанной бутылке на самой дальней и темной полке, и что оно исцеляло, никто, кроме Доктора не знал.

6.
- Тааак, - протянул Доктор и присел на корточки, чтобы получше разглядеть птичьи лапы, торчащие из-под хитона Рауля. - Достаточно неожиданно, я бы сказал...
Рауль с виноватым видом развел руками и снова укутался в гиматий.
- Я не нарочно.
- Пусть так и ходит, - цинично заметил Скарамуш. - На сандалиях сэкономим.
- Зрители не поймут, - возразил Доктор. - Он же у самого края сцены обычно стоит. Они будут не на сцену смотреть, а на его ноги.
- Кто знает, может, мы от этого только выиграем.
- Неужели ничего нельзя сделать? - спросил Рауль.
- Можно сапоги одевать вместо сандалий, - сказал Скарамуш. - Тогда ног будет не видно.
Доктор ушел за занавеску и долго гремел там склянками.
- Вот, - сказал он, когда вернулся, и протянул Раулю тяжелый темный флакон, - пить по чайной ложке три раза в день перед желанием полетать. Думаю, за два-три дня все пройдет.
- Правда? - обрадовался Рауль.
- Думаю, это сезонное обострение. Ничего страшного, - успокоил его Доктор. - Вот у нас до тебя еще жил человек-тополь. Он до того, как стать человеком, был деревом. Так у него, видимо по старой памяти, каждую осень выпадали все волосы. Подчистую. А весной вырастали новые. Причем, не просто новые, а вначале вырастал пух такой белый и мягкий, как вата, потом он вылезал весь, и только после этого уже росла нормальная шевелюра...
Рауль с пониманием кивнул и попятился к выходу. Собственные проблемы начали казаться ему незначительными
- За горюй-настойкой опять сегодня мне придется идти, - вполголоса сказал Скарамуш.

7.
Пахло кровью и горячим железом.
- Ты сумасшедший, - глухо сказал Доктор. Его голос казался совсем незнакомым и чужим.
- Нет, - сказал Скарамуш.
Звякнуло стекло, поплыл по комнате аромат тухлого чеснока. Скарамуш издал короткий хриплый стон, переходящий в смешок.
- Когда-нибудь я откажусь тебя лечить, - сказал Доктор все тем же незнакомым голосом.
- Не откажешься.
Послышалось бульканье, продолжительный глоток.
- Выпей со мной, - сказал Скарамуш.
- Не буду я с тобой пить, - ответил Доктор. Его голос постепенно становился нормальным, словно бы оттаивал. - Убирайся отсюда. Вон! Проваливай!
Скарамуш засмеялся в ответ.
- Хорошо, - однако даже не шевельнулся.
Некоторое время оба молчали.
- Послушай, - сказал Скарамуш. - Твоя тень... Когда ты в опасности, она боится, как ты думаешь?
- Не знаю. Когда я в опасности, меня мало волнуют переживания моей тени.
- А может ли она сделать что-то, чтобы помочь тебе?
- Думаю - нет. К чему ты клонишь?
- К тому, что все, происходящее со мной, от меня не зависит. Потому что на самом деле оно происходит совсем не так, как это кажется мне. И не здесь. И, по большому счету, не со мной. Все это происходит с кем-то другим, который, возможно, даже не знает о моем существовании, а, даже если и знает, то вряд ли оно кажется ему существенным. Я - лишь его тень, которая по чьему-то недосмотру может переживать и чувствовать... А может, это кто-то сидит и пишет про меня книгу... - Скарамуш опять засмеялся.
- Тебе не тяжело жить, веря в такое? - сухо спросил Доктор.
- Нет, не тяжело.
Скарамуш поднялся со стула и пошел к выходу. В дверях он пошатнулся и, чтобы удержаться на ногах, вцепился в дверной косяк.
- Может быть, - сказал он, восстанавливая равновесие, - мне наоборот, становится легче, когда я думаю об этом.
Несколько секунд он молча смотрел на Доктора, потом икнул и вышел на улицу, закрыв за собой дверь.

8.
- Завтра я сниму с твоих глаз повязку, - сказал Доктор. – Я не знаю, будешь ли ты видеть так как видел раньше, или нет… скорее всего – нет.
Завтра, - думал Мармор, - Завтра мир зрительных образов снова станет основным, независимо от того, буду ли я видеть так как видел раньше, или нет. С завтрашнего дня мне снова придется верить своим глазам больше чем сердцу, с завтрашнего дня я перестану слышать и чувствовать все то, что научился слышать и чувствовать, пребывая в темноте.
А ведь это так просто. Разделяешь, к примеру, звуковой фон на составляющие, и откидываешь эти составляющие одну за другой. Голос Коломбины на улице, лошадиное ржание, собачий лай, шум мотора, пение птиц... Если отбросить все это, можно услышать сокрытое в следующем звуковом слое - звенящий плеск ручья, шелест запутавшегося в листве ветра, разговор Скарамуша и Капитана на другом конце лагеря, мяуканье запертой где-то кошки. Так, отбрасывая слой за слоем, начинаешь слышать, как растет трава, и что снится по ночам обитателям лагеря.
- Твои раны затянулись, - продолжал говорить Доктор. – Если хочешь, ты можешь остаться с нами. Я обсудил это с остальными… Они хорошие, и они не желают тебе зла, но им понадобится время, чтобы привыкнуть к тебе.
- Какое ты противное, - одновременно с Доктором говорило яблоко, лежащее в вазе с фруктами. Обращалось оно, судя по всему, к другому яблоку. – Вон у тебя какой синяк на боку.
- А из тебя червяк выглядывает, - парировало второе.
- А ты кислое, кислое, кислое…
- А ты червивое.
- Я тебя укушу сейчас, - злилось первое.
Не перестану конечно, - думал Мармор. - Как можно перестать слышать или чувствовать? Перестану придавать этому значения - это да. Но стоит ли в действительности придавать значение бессмысленному спору двух яблок.
- В любом случае, - говорил Доктор, - назад в пещеры тебе возвращаться нельзя.
- То дерево, на котором, ты выросло, было сухим и корявым, - орало то яблоко, которое было с червяком.
- Не смей так отзываться о моем дереве! - захлебывалось визгом второе.
- Это было самое худшее дерево в нашем лесу, - злорадствовало первое.
- Не смей, не смееей...
Доктор взял из вазы одного из спорщиков и разрезал его ножом на две половины.

9.
- Здесь живет Капитан, - не оборачиваясь и не останавливаясь, Скарамуш махнул рукой в сторону походной палатки, возле которой на веревке сушились брюки и рубашки. – К нему лучше не ходить... пока сам не пригласит. Вон там живут Арлекин и Камилла, а тут - Полишинель: он умрет от страха, если ты покажешься в десяти метрах от его жилья, так что учти это.
Мармор молча шел следом, запоминая и учитывая.
- Здесь мы обедаем, а в этом закутке живет Рауль: он тоже новенький, появился здесь незадолго до тебя. Здесь живет Коломбина - сюда тебе тоже пока лучше не соваться...
Лагерь был безлюден и казался вымершим. Ветер шелестел страницами журнала, забытого кем-то на скамейке.
- Тебя боятся, - сказал Скарамуш и, остановившись, огляделся. - Что же, скажи спасибо, что огрызками из-за ставен не кидаются.
- Мне не кажется, что это стоит благодарности, - отозвался Мармор, остановившись рядом.
Скарамуш усмехнулся, потом извлек из кармана мятый лист бумаги и протянул его василиску.
"Награда за поимку душегуба" - было написано вверху. Далее так же крупно была обозначена сумма награды, и ниже шел мелкий текст.
- Доктор считает, что тебе не нужно это видеть, - сказал Скарамуш. - Но есть вопросы, по поводу которых я не согласен с мнением Доктора. Я считаю, что нужно прояснить все сразу... и больше к этому не возвращаться.
- Понятно, - дочитав до конца, Мармор вернул объявление Скарамушу. Тот смял его и бросил в мусорный ящик. - Значит, Охотник остался без награды?
- Не остался. Награду ему дали. Собрали у кого что было. Коломбина, Рауль, Доктор, Полишинель, Арлекин, Капитан... и остальные. В основном, Капитан и Доктор, конечно: у первого где-то припрятан сундучок с золотом еще со времен войны, а Доктор... - Скарамуш пожал плечами, - ну... он - Доктор. Как ты считаешь, стоит это благодарности? - он повернулся к василиску.
- Стоит, - ответил Мармор.
- Тогда идем дальше, хвостатый... Это домик Доктора, ты уже знаешь, за ним - колодец, из которого мы берем воду, а там живут Родомон и Тарталья, оба - редкостные дураки...
Экскурсия по лагерю продолжалась.

10.
- По большому счету, мы с ним очень похожи, - сказал Скарамуш, нанизывая на прутик очередную сардельку. - С Охотником. Разница между нами лишь в том, что после встречи со мной ты бы вряд ли остался жив.
- Мы встретились, и я жив, - возразил Мармор, глянув на Скарамуша поверх разделявшего их костра.
Лагерь оставался где-то за спиной, а впереди простиралась угрюмая и молчаливая громада ночного леса, так что костер, на котором они жарили сардельки и пекли картошку, казался лишь крохотной слабой искоркой в океане тьмы.
- Значит, разница между нами еще меньше, - пожал плечами Скарамуш.
- Разница может и невелика, но она ощутима. - после недолгого молчания произнес Мармор. - Потому что Охотник убивает лишь тех, кто не защищается, а ты - лишь тех, кто защищается.
- Ты всегда так странно и сложно говоришь, - с усмешкой сказал Скарамуш, - что я не знаю, как воспринимать твои слова: как комплимент или как упрек.
- Мне кажется, что знаешь, - ответил василиск.

11.
Чтобы зрителям было понятнее, злые герои на сцене носили черные шапочки и черные сапожки, а у добрых шапочки и сапожки были белыми.
Иначе бы я в жизни не догадался, кто здесь хороший, а кто плохой, - думал Рауль, глядя как Отважный Принц, весь в белом, как и положено, отрубает голову злому Магу (Скарамушу). На протяжении спектакля Принц уложил по меньшей мере половину актерского состава, стремясь воссоединиться с Прекрасной Принцессой, а зловредный Маг, еще в самом начале коварно женившийся на Принцессе, вовсю строил ему козни.
- В конце концов, Добро должно побеждать Зло, - прослезившись, сказала красивая барышня из первого ряда и утерла слезы кружевным платочком.

12.
В этот день Мармор впервые пришел посмотреть спектакль. Он бесшумно выскользнул из теней, окружающих сцену и остановился сбоку, там, где обычно сидели актеры. Вокруг него мгновенно образовалась зона пустоты, и только Рауль, сидящий с краю, собрал всю свою волю в кулак, чтобы не сдвинуться с места, хотя Коломбина делала страшные глаза и шикала на него с безопасного расстояния.

Мармор стоял неподвижно, так что страх быстро прошел, и Рауля разобрало любопытство, тем более, что разглядывать василиска было даже интереснее, чем смотреть на сцену, где в это время Принц объяснялся в любви Принцессе.
Вот интересно, - думал он, - как это: ходить на четырех ногах. Наверное, гораздо удобнее, чем на двух. Только вот сандалий понадобится в два раза больше, и штаны, наверное, придется заказывать себе особенные, в городском ателье...
Впрочем, на Марморе не было ни сандалий, ни даже особенных штанов, из всей одежды была на нем только маленькая черная шапочка из театрального реквизита, и широкий кожаный пояс с множеством кармашков.
- Чего тебе? - не слишком дружелюбно спросил Мармор, повернувшись к Раулю, и тот вздрогнул, поняв, что его внимание оказалось слишком уж пристальным.
- Твоя шапка, - сказал Рауль. - Она черная.
- Ну и что?
- Черные шапки бывают только у злодеев.
- Почему ты так решил? - удивился Мармор.
- Потому что… - Рауль замялся, не зная, что ответить, – ну… так сказали в начале спектакля, но ты же не видел начала, поэтому, наверное, и не знаешь.
- Смотри, - Мармор стянул с головы шапку и вывернул ее наизнанку. – Изнутри она белая. Вернее, нет у нее ни изнутри, ни снаружи, просто она двусторонняя: с одной стороны белая, с другой – черная. Я ношу ее черной стороной, потому что так она меньше пачкается. В конце концов, - сказал он, натягивая шапку обратно на голову, - можешь считать, что снаружи я злой, а изнутри – добрый.
- А они? – Рауль растерянно посмотрел на сцену, где Принц расправлялся с очередным злодеем.
На Принце была белая шапка. Снаружи - белая, изнутри - черная.
- Как же они? Они тоже изнутри не такие как снаружи? – Рауль снова повернулся к Мармору, но увидел, что василиска уже нет рядом.
В голове у него все перепуталось. А может, наоборот, встало на свои места.

13.
- Что они там делают? - Мармор посмотрел в сторону вагончика Коломбины. - Духов вызывают?
- Сходи проверь, - пробормотал Скарамуш и отпил еще несколько глотков из узкой коричневой бутыли.
Василиск ничего не сказал, но и не сдвинулся с места, только переместился слегка, чтобы удобнее было смотреть на небо, где тончайший серп умирающего месяца из последних сил сопротивлялся наползающей на него туче.
- Они борются со своим страхом, - через некоторое время произнес Скарамуш. - В некотором роде, это сеанс коллективной терапии.
- Они рассказывают друг другу о своих страхах?
- Да.
- Тогда мне лучше к ним не идти. Ведь это меня они боятся.
- Не льсти себе, - засмеялся Скарамуш. - К тебе они еще просто не привыкли.
Он в несколько глотков осушил бутылку, швырнул ее в кусты и улегся рядом с василиском в темную траву.
- Иногда, - сказал он, - когда я выпью особенно много, я начинаю видеть нити, которые присоединены к нашим рукам, ногам и головам. Кто-то невидимый дергает за эти нити, и от этого мы смеемся и плачем, поем и танцуем. Нам кажется, что все это мы делаем по своей воле, но это не так. Мы - всего лишь чьи-то марионетки.
- Чьи? - спросил Мармор.
- Я не знаю, - сказал Скарамуш. - Мы здесь, на сцене, в круге света, а он там, во тьме. Чтобы увидеть его, нужно самому уйти во тьму, но я не могу. Нити меня не пускают.
Он снова замолчал. Тучи почти полностью заволокли небо, скрыли собой месяц, и продолжали наползать со всех сторон, словно бы это кто-то задергивал темные кисейные шторы - одну за другой, слой за слоем.

Публікація першоджерела мовою оригіналу

Leave a reply

Enter the number you see to the right.
If you don't see the image with the number, change the browser settings and reload the page