СО СТИЛОМ НАПЕРЕВЕС
1974 год. Я в Херсоне. Разумеется, родителям я не рассказал, как «погорел» в Киеве. Объяснял, что перешел учиться на заочное отделение т.к. захотел работать по специальности. Они не возражали – материально легче. Мне предоставили отдельную комнату – два шага от входной двери, что позволяло прелестницам задерживаться до рассвета. Как-то мама проснулась ночью, смотрит, у входной двери женские сапоги (забыли убрать). Она их спрятала. Танюха отправилась домой в моих тапочках. А я начал «вызволять» ее обувку из плена. Такие вот казусы случались. Начал я собирать новую коллекцию музыки. Купил магнитофон «Юпитер», усилитель «Одиссей», реконструировал звуковые колонки. Над крышей дома появилась длинная проволочная антенна – моя, естественно. С радиотехникой никак не мог расстаться.
А что наша голянская компания? Коля Руденко стал «сходить с ума». Клифф «усугублялся» водочкой (работал на мясокомбинате). Бульдецкий погрузился в семейную жизнь. Махны – кто где. Знакомых, приятелей было достаточно – я коммуникабельный. Подружился с бывшим моряком Виктором Августовичем Чайковским. Он работал в общепите, весельчак и порядочный человек. Я с ним был дружен до последнего дня его жизни (умер при странных обстоятельствах в 1993 г.). Были на его квартиру претенденты… Но это мои домыслы. 
Редактор областной газеты «Наддніпрянська правда» Ив. Ив. Гайдай был руководителем авторитарного типа. От других редакторов Гайдай отличался тем, что слыл писателем. Из - под его пера появлялись юморески на злобу дня и «производственные» романы. Что-то типа «Брусков» и «Цемента». Приближенные – их хвалили, в книжных магазинах – не покупали, в библиотеках – читатель не брал. Таких членов Союза писателей Украины (СПУ) в то время было много. Иван Иванович при первой встрече сказал правильные слова:
-На работу я вас возьму стажером с испытательным сроком. Может быть из вас и образуется журналист через четыре-пять лет.
Можно получить вузовский диплом, где в графе «специальность» написано: «журналист». В учебных заведениях в лучшем случае учат, что такое журналистика. Если человеку не дано упорядочено излагать свои мысли, то учи не учи – журналиста из него не получится. Пока мои однокашники били баклуши на старших курсах университета, я учился журналистскому ремеслу. Вначале меня определили в сельхозотдел, но, убедившись, что я ничего не соображаю в удоях, гектарах, привесах и пр., перевели в отдел писем. Жалобы трудящихся, коммунальные и социальные службы, правоохранительные органы, темы морали, торговля – этим занимался наш отдел. Мне поручили как мужику (в отделе были одни женщины) вести тему правоохранительных органов. Каждую неделю, по пятницам выходил материал под рубрикой «Правопорушенням, пияцтву – бій». Это были так называемые авторские, организованные журналистом материалы. Мне приходилось писать за судей, ментов, прокуроров и т.п. Как правило, «авторы» мне давали первичные материалы (фактаж) – я писал. Подпись под статьей было не моя, и гонорар получал не я. За пять лет лишь пару псевдо авторов отказались от гонорара в мою пользу. Я знал многих сфере охраны правопорядка: от участкового до прокурора области. Корреспондент областной газеты приравнивался по статусу к инструктору обкома партии. Если я приезжал в райком партии, то меня встречал минимум второй секретарь.
Критическая публикация в газете «весила» много. Газеты боялись, газету уважали. Тираж - за 100 тыс. Газета дотировалась из госбюджета, стоила читателю копейки. Организацией подписки «на местах» занимались парткомы. 70% газетной площади «Надднипрянки» было заполнено идеологической трескотней и примерами «передового опыта». Я читал в основном «Комсомольскую правду», «Труд», «Литературную газету». Моим учителем и наставником была зав. отделом писем и массовой работы Ева (в быту Лина) Моисеевна Балина - женщина спокойная и рассудительная (живет в Германии). Наш отдел был очень дружен: один за всех – все за одного. А в целом нравственная атмосфера в редакции была не из лучших. В «Надднипрянке» было принято засиживаться после окончания рабочего дня, якобы, много работы. В действительности, демонстрировали перед редактором свою старательность, авось удостоюсь барской милости, да и домой, в семью не спешили. Звонили женам: пишу статью. А сами играли в шахматы, «травили» анекдоты. Я в эти игры не играл и уходил ровно в 17.00. Возле редакции меня ждала или ждали… Мой коллега по отделу информации Валерий И. говорил мне: «Да не спеши, посиди еще». «Зачем?». «Хотя бы чтобы других не раздражать». Валера окончил ВПШ, работал в обкоме партии, сейчас протирает штаны в облгосадминистрации. У другого коллеги Вани К. на столе под стеклом лежала фотография редактора газеты И. Гайдая. Ваня страшно хотел стать зав отделом. Прогибался до земли сырой - дослужился до кресла начальника. Писал он плохо. Мне виделась иная «планида». Хотел писать «умные» очерки на социальные темы, как Евг. Богат. Один такой мой опус даже опубликовали. Назывался «Неопалимая купина». Мой интеллектуальный потенциал был не нужен областной партийной газете. Иное дело «гній на поля» или «нові риштування».
Впрочем, как-то я был очень даже востребован. Правда, по совсем другому поводу. Тогда модно было дружить с городами - побратимами из стран соцлагеря. Одним из побратимов Херсона был болгарский город Шумен. Редакция «Надднипрянки» дружила с шуменской газетой. Эта дружба заключалась в том, что начальство «Надднипрянки» ездило в гости к коллегам в Шумен. Приехала в Херсон делегация с братской редакции. Прием им организовали в столовой завода «Электромаш». На столах – полно разносолов, водка, херсонские марочные вина. Развлекать публику Гайдай пригласил баяниста. Наяривает званный музыкант всякое нашенское - скучно. Не воспринимали болгары то ли баян, то ли репертуар. Лина Балина (мой зав. отделом) пошептавшись с редактором, подходит ко мне: «Гайдай дает машину, побыстрее домой за гитарой». Через 15 минут я вошел в зал. Взял я на струнах ля-мажор и по челентановски:
"Buona sera signorina buona sera
It is time to say goodnight to Napoli".
Затем всемирноизвестную:
"Besame, besame mucho,
Como si fuera esta noche la ultima vez".
Вспомнил из репертуара Кliff Richard шлягер "lucky lips" (хорошо у меня получался). И перешел на песни Булата Окуджавы. Полный аншлаг! Публика оживилась. Зазвенели бокалы, застучали вилки, потекли разговоры. А когда делегация журналистов с Херсонщины отправилась с ответным визитом в Шумен (меня и не подумали брать), то болгары передали мне подарок - диски Лилии Ивановой и Бисера Кирова.
Случались у меня «приключения» на ниве журналистики. Футбольная команда области «Кристалл» играла на выезде. Информацию о том, как проходил матч, я принял по телефону. Футбол, как я уже говорил, меня не волновал (иное дело бокс). Счет был 0 : 1. В чью пользу я перепутал. В газете появилась заметка, что херсонская команда проиграла. Футбол был «партийным» видом спорта, команду курировал соответствующий отдел обкома партии. Скандал был грандиозный. Бедный Иван Иванович! Я получил выговор.
Написал информацию о визите французских фермеров на Херсонщину. Процитировал зарубежного гостя, что французкие сельхозрабочие материально живут лучше наших колхозников. Заметка прошла все редакционные читки, крамола не была замечена. Когда вышел номер – разразился скандал. Звонят с обкома: в газете антисоветчина. Кто виноват, ну, конечно автор, не проявил понимание, бдительность. Впрочем, что с него взять – беспартийный. Наверное, поэтому выговор мне не объявили.
… Как - то я «сачконул» - меня «заложили». Утром вызывает редактор:
-Где ты был вчера после обеда?
-Делал снимки передовиков.
-Покажи.
- Еще не проявлял пленку.
- Прояви, напечатай и принеси.
Хватаю кофр с фотоаппаратурой, на улице ловлю такси: «Гони на завод». «Лечу» в партком: «Немедленно нужно пару передовиков».
Через какое -то время в фотолаборатории звонит телефон. Гайдай спрашивает: «Где снимки?». «Печатаю, сейчас будут».
Захожу в кабинет. Кладу снимки на стол.
-Кто на снимках? - спрашивает редактор.
Объясняю. Он слушал, слушал, потом говорит:
-Добре. Не знаю как, но ты выкрутился.
Однажды я было, чуть действительно не «погорел». В редакции работала секретаршей Аня (живет в Германии). Она хорошо стригла, у нас были «отношения». Как-то я прошу Анечку меня постричь. «Хорошо, во время обеденного перерыва». Наступило время обеда, редакция опустела. Мы пошли в кабинет редактора, Аня достала ножницы, расческу. Слышим, кто-то идет в нашу сторону. На всякий случай я шмыг под редакторский стол. Заходит редактор, Аня делает вид, что убирает. Иван Иванович, взял какую-то бумажку со стола и ушел. Трудно представить, если бы он сел за стол, протянул ноги…
Конечно, были не только «проколы», «ляпы», «шухерные» моменты. Были и «достижения». Например, интервью с Булатом Окуджавой. Я был единственным журналистом, кто рискнул встретиться со знаменитым бардом во время его пребывания на Херсонщине. По моим публикациям («Хто допоможе Костику») в Херсоне был создан магазин «Юный техник», запрещено продавать пиво с раннего утра (фельетон «Пиво і торговельне диво», к организации Херсонского объединения музыкальных ансамблей (ХОМА) в изрядной доле причастен пишущий эти строки. Перо журналиста тогда могло принести конкретную пользу. Участвовал в областной выставке художественной фотографии. Затем бросил это дело – много работы, и минимум отдачи. Иное дело востребованная документальная фотография. Я подменял во время отпуска собственного фотокорреспондента РАТАУ – ТАСС по Херсонской области Гену Шевакина (живет в Москве), получил премию за лучшее освещение Октябрьских праздников в «Надднипрянке». «Такие снимки еще никто не делал», - похвалил Гайдай. Я хотел писать и снимать, как известные на всю страну журналисты Василий Песков, Юрий Рост.
Я объездил всю область – нет райцентра, в котором бы не побывал. Писал, как строят каналы, поливают земли, о раскопках скифского золота (курган Огуз), видел остатки древних греческих строений на островах Черноморского биосферного заповедника. Много снимал на «цвет». А еще встречался с людьми. Такова была профессия журналиста. Нынешние «перья» информацию черпают с пресс-конференций и всяких брифингов. «Живой» жизни они не видят. На снимках: Птицы на Тендровском заливе Черноморского биосферного заповедника. Село Херсонщины середины 1980-х.
 |
 |
Учеба в университете близилась к концу. Пришло время писать дипломную работу. Была такая брошюра «Становление партийно-советской прессы на Украине». По аналогу взял эту тему по Херсонщине Посидел неделю в госархиве – готово. Отвез рецензенту в Киев. Еду на защиту диплома. Рецензент, облезший от прожитых лет говорит: «Тема разработана недостаточно. Не освещено то -то и то… Придется вам защищаться на следующий год». Я обалдел. Что ты мелешь, старый дурак, кому эта тема и этот диплом нужен. «У меня с собой чемодан неиспользованных архивных материалов, я доделаю». Ничего у меня не было. Пошел в библиотеку, сел и написал «фантазии из головы». Прошло… Когда мы обмывали в Киеве дипломы, то выпускники - однокашники сказали мне: «Надо рецензенту подкинуть гостинец – и не было бы проблем». Такое мне даже в голову не пришло. Взяток, подарков, подношений я не давал никогда.
Я любил гулять в парке Ленинского комсомола, когда осень вступит в свои права. Тихо, покойно. На рукотворном озере низовой ветерок чуть рябит воду. Солнце светит, и почти не греет. Прикоснется к душе безмерная кроткость осенней печали, задумаешься о вечном и неприходящем.
Осенний мотив.
Он прозрачен и тонок.
В нем грустная участь
поблекшей листвы,
которую ветер,
как малый ребенок,
играясь, срывает
с дрожащей ветви.
Осенний мотив
За ненастьем и вёдро.
Смиренно приму
неизбежность утрат.
Пусты мои руки.
Все разбросаны зерна.
И тех, что ушли
Не вернуть мне назад.
Осенний мотив.
Спокойно и ровно
звучит по утрам
в нем аккорд серебра.
Сливая в едино
то, что в нас разобщено.
И я понимаю:
Зиме быть пора!
9.10.1976 г.
Я хотел больше печататься, следовательно зарабатывать, просился в отдел информации. Доказывал редактору, что именно там мое место: пишу быстро, печатаю на машинке, снимаю – ну репортер чистой воды. Добился. В январе 1980 г. меня перевели в желанный отдел. Мой заработок возрос. Приходилось работать по 12 часов в сутки. Днем «мотаешься», вечером дома делаешь фотки, пишешь текст. Утром сдаешь готовую продукцию. Гонорар стал «резать» зам. редактора В. Довбуш. Довод «убийственный»: «Корреспондент не должен больше меня зарабатывать». Это был «чиновник с виду и подлец душой». Носил обувь на высоких каблуках (делали сапожники) – таким образом, увеличивал свой рост на 3-4 см. Поймался он на плагиате – его передовая статья в «Надднипрянке» была содрано из журнала «Партийная жизнь» за прошлые годы. Писать передовые статьи было выгодно – гонорар 25 рублей за «дубовую» статью. За все время работы в «Надднипрянке» мне позволили написать всего одну передовицу по - спорту. Бывало, Довбуш спрашивал со слюнями: «Ну, что ты как, с Руденко девок таскаете?». Или «Вчера тебя видели в ресторане, позоришь редакцию. Ты делай как я». «Как?». «Покупаю бутылку водки, выпиваю ее дома под одеялом - и кричу». «Почему?». «От удовольствия».
Дал бы по морде, да Заратустра не позволял.
Селу Коробки 200 –лет. В обкоме партии принято решение достойно отметить юбилей. На праздник откомандировали двух корреспондентов. Один писал текст, второй (я) – фотографировал. Кстати, на этом празднике я снял один из своих «шедевров» - «Солдатки». В понедельник утром, на стол замреда Довбуша (Гайдай отсутствовал) я положил два десятка снимков с места события. Выбирай… В газете было напечатано несколько снимков, на двух - первый секретарь обкома партии Мозговой. Это ему не понравилось. Позвонил Гайдаю: «Печатать нужно людей, а не меня». И покатилось… Довбуш мне с ненавистью: «Ты меня подставил». Я отснял две пленки, двумя камерами. А что идет в газету – не моя компетенция. Довбуш таки досиделся до кресла редактора газеты «Наддніпрянська правда». Когда я приехал в отпуск из Сахалина, то встретил Владислава Ивановича в магазине: он покупал бутылку водки. Со всей бесцеремонностью я завопил: «А-а, редактор «Надднипрянки», водочку попиваете. Может на троих сообразим. Я с девицей». Он был готов меня разорвать.
Возглавлял отдел информации мой голопристанский землячек Вл. Глигач. Знать бы, что было у этого человека на душе по отношению ко мне. Расскажу позже, а то заладил о работе («жомени да жомени, а водке не пол слова»). Но прежде, чем поведать вам, мои други, о любовных похождениях, пару слов о другом. Слушаю радио Би - Би - Си: в Москве и Ленинграде состоятся гастроли Клиффа Ричарда. И хотя певец к середине 80-х утратил свои передовые позиции, но все же еще оставался в фаворе. Побывать на концерте рок - звезды мирового уровня было заманчиво. Отпрашиваюсь с работы «по семейным обстоятель-ствам». На календаре 1 сентября 1976 года. В Москве останавливаюсь у Вовки Покровского - он тогда жил почти в центре столицы. Подхожу к «России». Кассы закрыты. Билетов нет. Толпится кучка жаждущих их купить. Стою скучаю. И тут ко мне подходит мужичек: «Билет нужен?». Идем в какой - то переулок, в кабине авто он мне продает за 25 рублей билет на концерт Клиффа: Амфитеатр. Цена: 4 рубля. Я на седьмом небе! Концерт Клиффа Ричарда меня поразил ну просто «страшно». Во-первых, высочайшая культура исполнения и отменное качество звука. Понятное дело, никакой «фанеры». Концерт состоял из двух отделений. Клифф их честно «отмолотил» - это не менее полтора часа. Почти все песни, которые он пел - я знал. Зал горячо аплодировал британской «звезде». Билет и программу концерта храню.
Опечалила нашу компанию смерть кумира Элвиса Пресли. Когда ушли из жизни Хендрикс, Джанис Джоплин, Морисон ажиотажа не было. Но Пресли! Король умер - король жив! Было бы неправильным думать, что на поп музыке замыкались наши культурные запросы. Я неплохо знал советскую эстрадную музыку - она была на слуху. Меня потряс фильм Андрея Тарковского «Зеркало», который показали нам, журналистам, на закрытом просмотре. Предварительно некто в «гороховом пальто» объяснил, почему режиссер и его фильм «плохой». Ну, ну…
Во времена коммунистической диктатуры я даже не помышлял о туристической поездке за границу. Знал – не выпустят. Зато я мог ездить в Москву «за песнями», в Ялту на выходные, в музеи Ленинграда.
-Витал, что-то ты не рассказываешь о своих амурных похождениях? - слышу недовольный голос.
-Ребята, о чем бы я вам не рассказывал, везде присутствует ля фам. Я помню всех без исключения своих женщин.
Я к тебе -
Ты ко мне
Протянули уставшие руки.
Ночь, как ставня на узком окне
Приглушила дневные звуки.
Где-то там, за стеной
Кто - то сон видит чистый и нежный.
Что мне сон, я с тобой
Наяву полон ласки безбрежной.
Я шепчу,
Я хочу
Обжигая дрожащее тело
Полететь на свечу
Пока та догореть не успела.
Пока руки и губы другого
Не задули, не смяли ее
Пока день не стоит у порога
И меня никуда не зовет
Я шепчу.
Я лечу
на свечу.
1976г.
Ладно, расскажу один курьезный случай. Была у меня подружка, школьница Лариска. С ней меня познакомила её старшая сестра, чтобы та набиралась ума -разума у умного мужика. Таковым почему то меня считали. Лето. Как - то звонит юнка ко мне на работу: родители уехали на дачу - приходи. Взял я пару вина и в гости. Жарко. Снял джинсы, рубашку. Сидим, беседуем. Комната большая (старый жилой фонд), но пустая. В углу двуспальная кровать, журнальный столик, какой-то шкафчик. Вот и вся мебель. Сидим…Входная дверь закрыта изнутри на защелку. Звонок. Лариса смотрит в глазок: мать! Что делать мне? Если меня, корреспондента областной газеты поймает мамашка (торговый работник) с несовершеннолетней дочкой – то знатный скандал обеспечен. Я хватаю в охапку одежду и прыг - в промежуток между кроватью и стеной. Протяну ноги - торчат, подожму - колени видны. Скрутился я в немыслимую фигуру – застыл. «Чего так долго не открывала? Я приехала, забыла…». Пока Лариса заговаривала маме зубы на кухне, я открыл окно - второй этаж, на асфальт не спрыгнешь. Перед окном большое дерево, ветви близко. Я рискнул – прыгнул, зацепился руками за толстую ветвь, и оказался на дереве. Посидел, перевел дух, пощупал царапины, и вниз. Недавно был у этого дерева. Погладил его. Где эта Лариса, что с ней? А дерево стоит, живет. Быть может, помнит, как я сигал по нему.
Дошел я в своем повествование до «крутого» поворота. Пятница, 5 сентября 1980 года, 10 утра. Меня ждет Вовка Покровский - его нужно проводить на московский поезд. В мой рабочий кабинет заглядывает Боря Шутиков (работал в обкоме комсомола, потом в КГБ), говорит: «Витал, есть дело. Идем в машину». Нужно, так нужно. Покровскому: «Скоро буду». Сел в «Волгу». Поехали. Я понял, что в КГБ, но мало ли чего… Может есть вопросы - предложения по моей статье "Свідчать живі і загиблі", где я писал о расстреле украинскими полицаями во время войны жителей двух еврейских сел на Херсонщине. Расследования этого трагического события вела Прокуратура СССР. Заводят меня в кабинет. Напротив садится невзрачный тип, этакой себе Суетин, открывает папку и начинает: «Органам стало известно, что вы высказывались против военных действий, которые ведет, исполняя свой интернациональный долг ограниченный контингент советских войск в Афганистане». А еще я говорил, что нынешнее правительство до «безобразия старое», а еще, что Советский Союз это «колосс на глиняных ногах» и т.п. Действительно, все это «числилось» за мной. Потом кагэбэшник предлагает: «Подпишите, что больше таких разговоров вести не будете - ведь вы работник идеологического фронта. Впрочем, можем отправить вас в отдельную комнату, в подвале, там подумаете: подписывать или не подписывать». Чем такое предложение «пахло» я знал из передач зарубежных «голосов». Можно было в дурдом загреметь… Подписал. На часах 12 - обеденный перерыв. После обеда вызвал меня редактор. Захожу, у него лик красный, глаза в стол: «Что ты мелешь?! Что ты понимаешь в политике партии и правительства. Я тебя увольняю с работы за недоверие. Иди исправляться в рабочие на завод». Я пошел… Правда, уволили меня «по собственному желанию». И все - таки я скажу доброе слово об Ив. Гайдае – газетное дело он знал, не терпел щелкоперов, поверхностных писак. Требовал проблему обозначить и показать путь решения. Это был человек своего времени и своего круга.
Мной занималось не КГБ, а люди из КГБ. Выше я вспоминал, что мой зав. отделом Вл. Глигач был родом из Голой Пристани. В 1960-е годы его отец работал каким-то юристом и на чем-то попался. Жена бежит «отмаливать» в райком партии к первому секретарю Коваленко – это был еще тот проходимец и комбинатор. Безусловно, он мог позвонить прокурору, приказать отпустить. «Помилованный» попадался ему на крючок. Но случилось так, что «первого» не было в районе. Просительница в кабинет к моему отцу (председатель райисполкома): «Помогите, отблагодарим!». Не на того напала. «Будет так, как требует закон». И пошел юрист «тянуть срок». С тех пор семья Глигачей считала, что мой отец не захотел помогать евреям. Антисемитизм, национализм в нашей семье как - то не «проговаривались». Есть хорошие люди и плохие, а национальность дело десятое. Вл. Глигач был «стукачем» и изрядным прохиндеем. Боря Шутиков – одних кровей с Глигачем. Боря страшно упадал за юной красавицей Галей М. (живет во Франции). Он и так и этак, а Галя предпочитала меня. Фразы, которые мне цитировали в КГБ, я говорил при Глигаче, при моем друге Коле Руденко – и нигде больше. Это абсолютно точно. Тогда с «болтовней» было серьёзно. Оставалось вызвать меня в «органы», а потом позвонить редактору - антисоветчика пригрели. Конечно, Ив. Гайдай мог меня защитить, отстоять, но не решился.
Понятное дело, что по специальности мне в этом городе не работать. Состояние подавленное. Рассказал о том, что случилось дома. Родителя в печали. Что делать? - никто не знает. «Рви когти на Север, а то они тебя туда сами отправят», - подсказал один приятель. Написал письма-запросы в дальневосточные газеты: журналист нужен? Получил приглашение из «Советского Сахалина».
Продолжение следует в НА ОСТРОВЕ НОРМАЛЬНАЯ ПОГОДА
