on-line с 20.02.06

Арт-блог

13.05.2015, 09:45

May

Random photo

Voting

???

Система Orphus

Start visitors - 21.03.2009
free counters



Calendar

    123
45678910
11121314151617
18192021222324
25262728293031

News

01.08.2015, 13:17

Crazzzy Days

13.05.2015, 09:52

den-evropyi-v-hersone---2015

> People > CULTURE > Khmel` Victor Adol`fovich > Чья земля, того и хлеб

 

Чья земля, того и хлеб?

«189 тысяч тонн стратегического запаса на случай форс-мажорных ситуаций в стране, съели... мыши».
Из сообщений украинских газет. Июнь 2020 года

Далее украинские газеты сообщали: «В результате аудита выяснилось, что в Госрезерве Украины не досчитались 2700 вагонов зерна на сумму более 800 млн грн.». Эх, Америку открыли! К подобным ситуациям в нашей стране уже давно привыкли, и что в результате расследования всё равно крайними окажутся мыши, мы знаем со стопроцентной уверенностью. Прошло уже полгода после публикаций, а слышал ли хоть кто-нибудь из нас, что виновных в этом преступлении против государства и его граждан нашли и строго покарали? Похоже, всё же не было в истории нашей страны периода, когда бы простой народ не обирали и свои, и чужие.

Если говорить об экономическом положении народа в дореволюционной империи начала XX века, то так же, как и сейчас в нашей независимой стране, всё было не так-то просто. Даже несмотря на вполне приемлемую стоимость продуктов питания и необходимых товаров в тот период, уж слишком велика была пропасть, разделявшая социальные классы. К тому же имелось и внутриклассовое неравенство: в той же среде заводских и фабричных рабочих заработки высококвалифицированных специалистов были гораздо выше заработков чернорабочих и рабочих низкой квалификации. Скажем, в Херсоне на чугунно-литейном заводе Вадона рабочие в среднем получали до 1 рубля 50 коп. в день, в то время как спецы, даже без сверхурочных, - до 3 рублей 50 копеек. Разница в целых два рубля была весьма значительной и позволяла рабочей «элите» вполне сносно существовать, иметь собственный дом и обучать своих детей в гимназиях, что было недоступно рабочим с низкой оплатой труда. Довольно часто это порождало проблемы в отношениях внутри одного класса.

В крестьянской среде также всё было неоднозначно. И порой оно, крестьянство, кормившее своими руками всю огромную страну, и не только свою, еле сводило концы с концами, зачастую живя впроголодь. Впрочем, справедливости ради стоит отметить, что таким же бесправно нищим крестьянство оставалось большую часть периода советской истории, по крайней мере, до брежневских времён. Влачит своё не менее жалкое существование и сейчас.

Хотя и среди представителей этого класса имелось немало крепких хозяев, как их называли после крестьянской реформы 1861 года - «кулаков». Если обратиться к истории, то дореволюционное значение этого слова никак не относилось к трудолюбивому сельскому хозяину, использовавшему в своём хозяйстве наёмную силу.

Вот что говорил о сельском кулаке агроном-народник Александр Энгельгарт в 1870 году, почти за полстолетия до октябрьского переворота: «Из всего “Счастливого уголка ” только в деревне Б. есть настоящий кулак. Этот ни земли, ни хозяйства, ни труда не любит, этот любит только деньги... Всё у кулака держится не на хозяйстве, не на труде, а на капитале, на который он торгует, который раздаёт в долг под проценты. Его кумир -деньги, о приумножении которых он только и думает. Капитал ему достался по наследству, добыт неизвестно какими, но какими-то нечистыми средствами». Это уж потом, с первых лет Советской власти, всякого крепкого хозяина, жившего в достатке, приравняли к кулаку-мироеду и разорили, отобрав орудия производства и хлебные запасы, а самого упекли в гибельные места.

Вместе с тем, на фоне нищеты прежней, дореволюционной деревни, часто приходится слышать и читать горделивые высказывания о том, насколько богата прежде была страна, если она могла миллионы пудов выращенного хлеба экспортировать за границу. Как гордились «истинные патриоты» тем, что Российская империя примерно со средины XIX века прочно удерживала монополизм хлебного европейского рынка! Вот только радоваться здесь было совершенно нечему. И то, что за границу уходило дешёвое и самое качественное зерно, оборачивалось впоследствии для страны горем и людскими страданиями.

Парадокс! Главные производители, для кого-то зарабатывавшие миллионы, сами становились всё беднее и бесправнее. Недостаточная обеспеченность крестьянина-производителя землёй, низкая урожайность и уменьшавшаяся с каждым сезоном плодородность наделов не позволяли создавать запасы хлеба, достаточные для прожиточного минимума обычно многодетных крестьянских семейств. А в том, что урожаи пшеницы и ржи оставляли желать лучшего, кроме различных внешних погодных факторов была виновата ещё и культура земледелия, вернее, её отсутствие. Крестьянские наделы из года в год засевались одной и той же сельскохозяйственной культурой при минимальных дозах внесенного под посевы удобрения.

В дореволюционных херсонских газетах удалось отыскать соотношения использования удобрений к собранному урожаю в разных странах в начале XX века. Наивысшие урожаи зерна - 168 пудов (1 пуд = 16,38 килограмма) с десятины - собирали в Бельгии, там, где в почву вносили в среднем до 21 пуда удобрений на десятину. На втором месте была Голландия - 162 пуда зерна (10 пудов удобрений). Третья - Германия: 140 пудов на 9 пудов удобрений. Россия находилась в числе замыкающих: урожай более чем в три раза меньший, чем в Бельгии - всего лишь 45 пудов пшеницы (Херсонский уезд) при внесении в почву удобрений всего лишь около полпуда (8 кг, то есть неполное ведро на гектар, или десятину!).

К этому нужно добавить, что по существовавшим тогда законам землёй наделяли только лиц мужского пола. То есть крестьянин, имевший большую семью, которая состояла сплошь из дочерей, владел лишь единственным наделом земли. Как здесь зиму пережить да семенной фонд до весны сохранить? Кроме того, единым хлебом жив не будешь. Нужно купить спички, соль, масло, заплатить подати, приобрести орудия труда, одежду, наконец. Для этого, конечно же, требовались денежные средства. Но только где их взять? Вот и вынужден был крестьянин везти часть своих скудных запасов в город на продажу, там хоть продать хлеб можно было чуточку дороже, чем на месте, в селе. Ну а если деньги или же необходимые продукты были нужны сиюминутно, обращались к лавочникам (бывшим шинкарям) или местным кулакам, не гнушавшимся скупать крестьянский хлеб по самой мизерной, ими же устанавливаемой цене. И если в 1899 году в Херсоне цена пуда пшеницы колебалась от 80 копеек до рубля и более, то на местах её скупали ниже 40 копеек! Крестьянские дети, втайне от родителей менявшие в лавке сельхозпродукты на «конфекты» и табак, и вовсе сдавали пшеницу по смешной цене.

Потом, когда ближе к весне поднималась цена на хлеб, лавочник снаряжал в город караван подвод, гружёных за копейки приобретённым высококачественным зерном. Кстати, и в качественном аспекте крестьянин себя также ущемлял. Самые лучшие пшеница и рожь уходили на продажу, потом их вывозили за границу или перерабатывали на спирт. А уж то, что оставалось, «с пухом, кострецом, сивцом и всяким отбоем, получаемым при очистке», ели крестьянин с семьёй.

Только из херсонского порта, получившего в начале XX века статус морского, на иностранных пароходах за границу ежегодно вывозили до 50 миллионов пудов отборной высококачественной пшеницы. Каждый такой пароход увозил с собой достаток, здоровье и жизни тысяч херсонских земледельцев.

«Как мы хотим конкурировать с американцами, когда нашим детям нет белого хлеба даже в соску? - негодовал ещё в 1880 году уже упоминаемый здесь известный агроном и публицист Александр Энгельгардт. - Если бы матери питались лучше, если бы наша пшеница, которую ест немец, оставалась дома, то и дети росли бы лучше, и не было бы такой смертности, не свирепствовали бы все эти тифы, скарлатины, дифтериты. Продавая немцу нашу пшеницу, мы продаём кровь нашу, то есть мужицких детей». И действительно, по существовавшей статистике, в Российской империи до 5-летнего возраста доживали всего 550 из 1000 родившихся детей. В то время как в Западной Европе - более 700.

Давно пора было развеять бытовавший миф о здоровье и необычайной крепости сельского населения дореволюционной страны. Вот выдержки из периодической прессы того времени: «С каждым годом наша армия становится всё более хворой и физически неспособной. До 3 миллионов рублей ежегодно казна тратит только на то, чтобы очиститься от негодных новобранцев... Из трёх парней трудно выбрать одного, вполне годного для службы. Хилая молодёжь угрожает завалить собою военные лазареты... Сказать страшно, какие лишения до службы претерпевает иногда новобранец. Около 40% новобранцев почти в первый раз ели мясо лишь по поступлении на военную службу...».

Да что там мясо - в большинстве своём, в отличие от жителей города, сельчане и о белом хлебе имели весьма смутное представление! «Мужики всё надеялись, что запретят вывоз хлеба к немцам, - отмечал Энгельгардт. - Запретят пережигать хлеб на вино... Ну, конечно, мужик никакого понятия ни о кредитном рубле не имеет, ни о косвенных налогах. Мужик не понимает, что хлеб нужно продавать немцу для того, чтобы получить деньги, а деньги нужны для того, чтобы платить проценты по долгам. Мужик не понимает, что чем больше пьют вина, тем казне больше доходу... Не понимает мужик ничего в финансах, но всё-таки, должно быть, чует, что ему, пожалуй, и не было бы убытков, если б хлебушка не позволяли к немцу увозить да на вино пережигать».

К слову, Херсонская губерния оказалась своеобразным «опытным полем» для внедрения в будущем во всей стране казённой водочной монополии. За короткий срок были возведены необходимые постройки, набран штат, в том числе и закупщиков зерна, а уже 1 июля 1896 года начала функционировать «казённая продажа питей». В последующем благодаря дешевой херсонской пшенице, перерабатываемой специально построенными казёнными очистительными складами, количество производимой водки с каждым годом увеличивалось более чем на 15-20%.

«Заготовка спирта в 1897 году по Херсонской губернии обошлась на 4 копейки за ведро дешевле, чем в 1896 году. А помноженные эти 4 копейки на 2000000 вёдер, расходуемых в губернии, и получается собранный для казны целый капитал», - сообщала в 1898 году херсонская газета «Югъ». В 1900 году доходы казённой водочной монополии по Херсонской губернии составили 15 561 000 рублей! Выходит, земледельца обирали дважды: скупая по дешёвке выращенное им зерно, а потом продавая ему водку-казёнку.

Следующим немаловажным фактором извечных крестьянских бедствий и нищеты были частые неурожайные годы. Засуха 1891-го стала одной из самых серьёзных. Она охватила территорию почти всей империи. В последующем неурожаи и, как следствие этого, голод стали довольно частыми явлениями в отдельных губерниях страны. Не миновали эти проблемы и Херсонщину. «Югъ» в 1899 году констатировал: «Трёхмесячная засуха сожгла хлеба и травы... Засуха. Село переживает тяжёлые, подготовочные к голоду минуты. Население собирает последние гроши и служит молебны о ниспослании дождя. Освящают колодцы, поля, сады...». В том же «Юге» в феврале 1900 года николаевский корреспондент сообщал: «На каждом перекрёстке, на тротуарах, возле общественных зданий, на базарах - толпы измождённых людей, покрытых лохмотьями. Среди них резко выделяются маленькие детишки, почти голые. Редко кто из них просит, ещё реже протягивает руку, но смущённый поклон без слов да лихорадочно горящий взгляд говорят вам, что вы видите перед собой голодных. Просят не хлеба, а работы. А уж несколько месяцев, как у нас её нет».

Бедствовавшие земледельцы оставляли свои жилища и целыми семьями шли в большие города, где можно было хотя бы надеяться на какую-нибудь временную работу. Да и сердобольные горожане, находившиеся даже в такие голодные годы в более выгодном положении, проявляли к несчастным милосердие, не давая окончательно пропасть. В Херсоне, как, впрочем, и в других населённых пунктах губернии, на средства жертвователей из числа достаточных граждан и благотворительного общества, возглавляемого княгиней Оболенской, открывались бесплатные столовые.

С целью поддержки нуждающихся и предоставления им хоть какого-то заработка городская управа начала наём на земляные работы, проводившиеся в районе нового пожарного депо на улице Почтовой (ныне на этом месте почтамт на проспекте Ушакова) и на «болоте» (улица Михайловская, бывшая Петренко). Были трудоустроены свыше 500 человек, получавших в день 35-50 копеек. Заработок пусть и небольшой, но позволявший кое-как сводить концы с концами. Тем более, что каким бы неурожайным ни был год, стоимость хлеба в городе оставалась неизменной - 5 копеек за фунт (453 г) белого, 3 копейки - фунт ржаного. Цены на необходимые продукты питания сдерживались утверждаемой губернатором таксой. За качеством продуктов следил городской санитарный врач со своей командой и приданными ему в качестве исполнительной власти членами полиции.

Ещё с «петровских» времён в государстве пытались противостоять голодным бедствиям путём устройства продовольственных складов-магазинов со стратегическим запасом, однако благие намерения обычно ни к чему хорошему не приводили. В самый критический момент вдруг выяснялось, что запасы хлеба крайне скудны или (как в нашем случае) «сожраны мышами», а то и просто существовали лишь на бумаге. Да и с единовременными денежными ссудами тоже как-то не складывалось. И это в стране, в которой на начало Первой мировой войны 1914 года имелся самый крупный в мире золотой запас!

Впрочем, золотой запас - вещь неприкосновенная, а голодающим чаще всего помогали различные благотворительные общества, которых было достаточно много в предреволюционном государстве. Конечно, и среди благотворителей иногда находились не вполне честные люди, но вкупе с частными жертвователями, дававших от копеечных медяков до вагонов с зерном, помощь голодающим была довольно существенной. «Благотворитель, пожелавший остаться неизвестным, передал графине Оболенской два вагона пшена для раздачи голодающим», - писали херсонские газеты. На денежные пожертвования небезразличных жертвователей в районах голодного бедствия открывались бесплатные столовые, спасшие жизнь не одной тысяче крестьян. Даже император Николай, которого позднее нарекут «Николаем-кровавым», внёс свою лепту в борьбу с голодом, пожертвовав из личных средств целый миллион рублей. Как писали тогда газеты, «второй миллионный дар Императора в пользу голодающих». Так сообща и справлялись с нуждой, не забывая о своих ближних...

Одним из первых решений Временного правительства, пришедшего на смену самодержавию в процессе буржуазной революции 1917 года, стал закон от 25 марта (7 апреля) «О передаче хлеба в распоряжение государства». Была введена государственная хлебная монополия, хотя ещё в 1915-16 годы для обеспечения военных нужд в империи уже прибегали к политике продразвёрстки. Теперь, по новому закону, весь объём хлеба, за исключением минимума для весенней посевной, жизнеобеспечения семьи производителя и его хозяйственных нужд, должен был сдаваться государству по установленной твёрдой цене. В случае отказа от добровольной сдачи государство прибегало к реквизиции хлеба. Обнаруженные неточности в сведениях, поданных в продовольственные комитеты, и сокрытие запасов наказывались отчуждением их в пользу государства за половину цены. Эти непопулярные меры сильно подорвали доверие земледельцев, кулаков и помещиков к Временному правительству. Продовольственный кризис 1917 года, несмотря на очередную смену власти большевиками в октябре, так и не был преодолён. 1917 год в стране завершался бесконечными очередями и отсутствием необходимейших продуктов, в первую очередь хлеба.

Гражданская война и интервенция лишь усугубили в развалившемся государстве проблемы. Естественно, они не обошли и Херсон. Продовольственная управа пыталась изыскивать резервы, чтобы накормить голодный народ. Херсонская газета «Свободное слово» сообщала: «Продовольственная управа реквизировала один вагон и четыре платформы бубликов (сушки) и намерена распродать таковые по дешёвой цене населению из городских потребительских лавок». Ко всему этот период был отмечен активизировавшейся деятельностью разного рода местных бандитов, махинаторов и проходимцев. Случалось, уже после сообщения в прессе, что управа начинает распродажу вагона конфискованной у спекулянтов муки, мука эта чудесным образом испарялась в неизвестном направлении.

Однако один из самых серьёзных уронов Херсону нанёс обосновавшийся в городе ещё в начале XX века ценитель произведений искусств, коллекционер, вице-консул Турции и Великобритании Эдвин Каруано - личность довольно таинственная и скользкая. Достаточно упомянуть его причастность к громкому судебному процессу по делу «николаевской кредитки» с ценой вопроса в несколько миллионов рублей или изъятию из херсонского банка золота на сумму в 5 миллионов 863 тысячи 289 рублей в 1919 году. Это ему, Каруано, принадлежала идея в связи с нестабильностью обстановки перевезти херсонское золото в Одесский народный банк. Драгоценный металл был погружён в Херсоне на миноносец британского флота «Нереида» и на нём же «уплыл» в неизвестном направлении. Вслед за золотом из голодного Херсона Каруано вывез на британском пароходе «Дооб» 15 тысяч пудов муки и свою огромную бесценную коллекцию произведений искусств. Мука тихо уплыла даже вопреки строгому запрету на вывоз продуктов из города.

Но это были ещё «цветочки»: пройдёт совсем немного времени, и новая рабоче-крестьянская власть, взявшая курс на национализацию, а потом и коллективизацию, примется за дело уже основательней, чем кто-либо в нашей истории до них. Впрочем декрет Совета народных комиссаров о продразвёрстке на территории Советской России был принят гораздо раньше, ещё 11 января 1919 года и действовал до 21 марта 1921-го, когда продразвёрстка была заменена продналогом.

Александр Захаров

Джерело інформації: «Гривна-СВ».- №3 (1000).- 21.01.2021.- стр.5

Публікація першоджерела мовою оригіналу

Leave a reply

Enter the number you see to the right.
If you don't see the image with the number, change the browser settings and reload the page