Детство
Знаете, дети, -
ведь детство прекрасно потом,
после того,
как вы станете взрослыми сами,
после того,
как вы в детстве твоём золотом
сможете видеть себя
не своими глазами.
Щурясь от солнца,
которого в детстве полно,
щурясь от речки,
где взгляду от бликов не деться,
может быть, только сейчас
вам понять суждено,
как светла атмосфера
далёкого детства.
Молоды матери
и энергичны отцы,
бодрые бабушки
варят вкуснейшие блюда,
кличут друзья,
хлопотливые, словно скворцы, -
сколько вокруг
дорогого и близкого люда!
Скольким нужны мы,
пока остаёмся детьми!
Хлопоты с нами
приятны, легки и прекрасны.
Знаете, дети, -
об этом не знали и мы,
может, напрасно,
а, может, совсем не напрасно.
|
***
Мы скучаем за собою,
молодыми, как вино,
и подобными плейбою,
что всегда готов и к бою,
и к постели заодно.
Жизнь играла и кипела,
и взрывалась в небесах,
или вдруг оторопело
затихала, как капелла
или перепел в овсах.
Сколько было фраз и фразок,
и событий сколько, чтоб
без качания и трясок
был ярчайших полон красок
нашей жизни кинескоп!
Всё осталось так, как было –
ритмы, шум, кордебалет,
только яркость отступила,
только блёклость проступила
на экране наших лет.
|
***
Бездумно и легко
над пламенем порхая,
летает мотылёк
у краешка его.
Быть дальше от огня
и дальше от греха я
пытаюсь, но огонь
добьётся своего.
Ах, если б над собой
господствовать могли мы!
Но снова, как крылом,
на всё рукой махнём –
соблазны велики
и непреодолимы,
и мы, как мотыльки –
гори оно огнём!
|
***
Не надо любовью терзаться –
должна быть отрадной она!
И даже частичек эрзаца
подсовывать жизнь не должна .
Возможно, что счастье – уловка,
простое сплетение рук…
Но что же так сердцу неловко,
о чём оно вспомнило вдруг?
|
***
«Не люби!» – но сердцу не прикажешь.
«Не страдай!» – страдает всё равно.
Может, образумится? Пока же
слишком своенравное оно.
Отступает разум, но когда-то
с сердцем станут так они близки,
что, само во всём и виновато,
сердце разорвётся на куски.
|
***
В свой мир тебя я не впущу,
поскольку мы с тобой – не пара.
Мы – встреча моря и пожара,
мы – встреча мощного радара
и камня, знавшего пращу.
Мой мир не лучше твоего,
он лишь другой – в нём свет и тени
моих зверей, моих растений,
в нём – не боящееся чтений
моих метафор озорство.
Я остаюсь в своём кругу,
который для меня не тесен,
в нём жизнь моих надежд и песен.
Он мне настолько интересен –
тобой пожертвовать смогу.
|
***
Альбом и фотографии,
где молоды мы были –
они уму потрафили
и сердце разбудили.
Но это всё у взрослого
своё имеет место,
а у детей нет прошлого,
и им неинтересно.
|
***
Не надо в любви признаваться,
минуя надёжных послов,
особенно, если оваций
не ждёте от сказанных слов,
особенно, если приятно
уже отдохнуть от атак,
особенно, если понятно,
что женщина любит и так.
|
***
Задохнуться у плеча
оглянувшихся красавиц,
даже ушка не касаясь,
даже имя не шепча.
Понимая: пропаду ж! –
ощутить почти до транса
безвоздушное пространство
приближающихся душ.
Где, старинные, как «ять»,
в вальсе движутся особы,
и красавицы способны
чью-то нежность разделять.
Не позволь душе пропасть,
в искушениях утешь нас,
целомудренная нежность,
раскалённая, как страсть!
|
***
Когда идёшь с кинозвездой
средь многолюдного проспекта,
легко подумает любой,
что ты и сам, наверно, некто.
И я поэтому иду
неспешным и солидным ходом,
чтобы её, кинозвезду,
не подводить перед народом.
1974
|
***
Для гордых жителей Москвы
какие мы провинциалы!
Мы – как безбрежие травы,
они – заоблачные скалы.
Они – на солнце, мы – в тени.
у них – театры, фестивали –
все те места, где мы бывали
гораздо чаще, чем они.
1974
|
***
Если б маме сказали,
что я буду поэтом,
что в читательском зале
расскажу я об этом
двум глубоким старухам
с непроверенным слухом,
двум зайчатам на ёлке
и одной комсомолке,
потеряла бы драма
глубину и масштабы?
Родила б меня мама
или не родила бы?
1976
|
***
В такие годы, как у нас,
жениться стыдно из-за денег.
Зато женитьба нас оденет
и на такси пятёрку даст.
Трясёт полуночный трамвай,
не греет мех из рыбьей шкуры..
Невесты с деньгами – не дуры –
им тоже деньги подавай.
1974
|
***
Я полиглотов знаю мало,
к ним рвусь, как бабочка на свет.
«Шерше ля фам» - она сказала.
«Ого» - подумал я в ответ.
Когда ж сказала: «Доннер –веттер»,
мне что-то вспомнилась семья,
когда ж сказала: «Ну, приветик» -
«гуд бай, гуд бай» - подумал я.
1974
|
***
Куда подевались вы, рыцари мира?
Вы ж сами гордились собой,
когда на лошадках во имя кумира
неслись на решительный бой.
А нынче мужчинам скакать неохота,
ах, рыцари, чёрт вас возьми!
За нынешним рыцарем больше ухода,
чем раньше – за их лошадьми.
1974
|
***
Я всю жизнь любил лечиться –
на вопросы отвечать,
и пониже поясницы
процедуры получать.
Пью таблетки, ем диету,
греюсь с помощью лучей.
Ну, а если жалоб нету,
я пишу их на врачей.
1985
|
***
Милые женщины – наша бессонница –
стали вы пить – мужики не угонятся.
Встречу с друзьями, любимыми самыми,
мы порешили отпраздновать с дамами.
Выбрали лучших, по общему мнению,
трёх сослуживиц по учреждению.
Ах, и напрасно же мы беспокоились,
чтоб побыстрей наши дамы освоились!
Первая дама без тени смущения
выпила, крякнув на всё помещение.
Дама вторая, ужасно худющая,
всем объявила, что с детства не пьющая..
Как бы то ни было,
села и выпила.
Третья, к стакану рванувшись, как конница,
сходу не стала уже церемониться –
выпила оптом за встречу и пятницу,
и, покачнувшись, упала в салатницу.
Долго потом мы с друзьями-мужчинами
всё размышляли над первопричинами.
Жили на свете мы, в общем-то, длительно,
но до чего наша жизнь удивительна!
1985
|
Анатолию Милявскому
Врачи
Наверное, дело не в долге,
наверное, дело – в ином:
и мы ощущаем осколки,
сидящие в нашем больном.
На поле смертельного боя
мы – самый последний редут.
От нас не защиты с тобою –
от нас наступления ждут.
Нам думать, терзаться и биться,
и плакать от рук ледяных..
Какие прекрасные лица
у нами спасённых больных!
А ночи тревожны и долги..
А в рощах поют соловьи..
Наверное, дело не в долге.
Наверное, дело в любви.
|
«В СССР – миллион врачей»
Из статистики 80-х
Миллион врачей! Ну чей
разум не растает?
Но по-прежнему врачей
как-то не хватает.
Мелковатенький ручей
мощность обретает..
Но по-прежнему врачей
добрых
не хватает.
От обилия лучей
вроде бы светает..
Но по-прежнему врачей
мудрых
не хватает.
Миллион врачей! Речей
дым не отлетает..
Но по-прежнему врачей
старых
не хватает.
|
***
Врачом не рождаются так же,
как физиком или певцом,
и при впечатляющем стаже
врач может быть просто спецом.
Чтоб знанием действовать мощно,
от всей мишуры отрешись!
Работать врачом невозможно –
врач – не специальность, а жизнь.
|
***
Врачам, болеющим всерьёз,
доступней истина немая,
и жить труднее, понимая
неутешительный прогноз.
Но так мучительно сладка
была оставшаяся малость,
но так к надежде прижималась
их похудевшая щека,
что так же, как и не врачам,
им помогал бы сладкий шёпот,
когда бы свой врачебный опыт
к ним не являлся по ночам.
|
***
День висел на волоске.
Дня пустая оболочка,
словно женская сорочка,
умещалась в кулаке.
У меня бывает так,
что какой-то день из сотен
и бесплоден, и бесплотен,
как искуренный табак.
Что-то было в этом дне –
разговоры, переходы,
разговоры без охоты,
переходы в полусне.
Завершив свои дела,
день ужался до комочка,
и пустая оболочка
между пальцев протекла.
|
***
Вот от неловкого движенья
вода покоя лишена.
Вот от нелепого вторженья
перепугалась тишина.
Живя чудно, живя непрочно,
вдруг понимаешь: Боже мой!
Как тонко надобно, как точно
держаться ниточки прямой!
Не звать, не трогать, не тревожить
друзей, любимых, лес и дол.
Жизнь благодарна – для чего же
всё теребить её подол?
Она, без всякого сомненья,
отметит в будущей судьбе
неосторожное движенье
как недоверие к себе.
|
***
Ах, не глядите на меня!
Я стать хотел бы невидимкой,
ни тем, ни этим – серединкой
и ощущения, и дня.
Я одинаково люблю
людей хороших и не очень,
хотя судьба давно пророчит
взаимность, близкую к нулю.
Но в том – ни капельки причуд:
вы не останетесь в обиде,
меня не слыша и не видя,
а только чувствуя чуть-чуть.
|
***
И всё же жизнь, мой друг, была
к нам абсолютно справедлива,
коль вина лучшего разлива
толпились посреди стола.
Коль женщины, чья красота
в нас вызывала отклик сразу,
нам возвращали нашу фразу,
прибавив мысленное «да»,
коль был у слова на свету
цвет благородного отлива,
то абсолютно справедливо
жизнь излучала доброту.
|
***
Жизнь в людях стачивает грани
и первозданные черты,
и вот плоды её стараний
у бриллиантовой четы.
Они подогнаны друг к другу,
как две притёртых шестерни,
уже по внешности и духу
неразличимые они.
Они и в счастье, и в печали
с одной гримасой на лице,
такие разные в начале
и так похожие в конце.
|
***
Пока в счастливую дорогу
зовёт нас утро перемен –
изображая недотрогу,
жизнь ускользает, как Кармен.
В пылу недолгого азарта,
наивные, как детвора,
мы не поймём никак, что завтра
уже закончилось вчера.
И что в крестах трефовой масти,
привычных дел и старых стен
уходит жизнь из нашей власти,
как разлюбившая Кармен.
|
Памяти мамы
Матери жизнь проживают свою,
с жизнью детей её намертво спутав,
чтобы настойчивость наших дебютов
возобладала во встречном бою.
Мы от себя ещё многого ждём,
осуществляем мечты и программы,
не замечая, что тихие мамы
гаснут, как угли под серым дождём.
Мы никому, кроме мам, не нужны
с нашей нескладной и трудной судьбою,
но, приготовленных к встречному бою,
нас ожидает удар со спины.
Только для мамы мы верить могли
в то, что нас носит загадочный аист.
Лёгкий дымок отлетает с земли,
всё удаляясь уже, растворяясь...
|
Памяти сестры Тани
Привязанности наши тяжелы.
За близких мы цепляемся и виснем.
И бьют нас головами об углы
последние привязанности жизни.
О близкие, не покидайте нас,
растерянных и трижды виноватых,
поставленных как будто напоказ
в расчерченных кладбищенских квадратах!
О близкие, с итоговой черты
простите, что мы меньше вас любили,
пока из рук не выпали цветы
на вашей преждевременной могиле!
Мы жили, не жалея ничего,
открыто, невнимательно и щедро,
но с близкими глубокое родство –
последнее, чем живы наши недра.
Привязанности наши тяжелы,
мы превратили близких бы в страдальцев,
но ускользает краешек полы
из судорожно вытянутых пальцев.
|
***
Мы станем солидней едва ли,
покуда любить суждено,
покуда в душе, как в подвале,
густеет и бродит вино.
Способность любить остаётся
как переносимость глубин
реки, океана, колодца
без глубоководных кабин.
Мы станем солидней едва ли..
Но страшно представить уму:
вдруг то, что мы так сберегали,
не нужно уже никому.
|
***
Последняя любовь
страшнее, чем любови,
которые всю жизнь сопровождали нас –
в ней жалобное есть,
сиротское и вдовье.
Но мы идём на всё –
а там – что Бог подаст!
А может Бог подать последнюю удачу
и медленный набор последней высоты.
Нам тяжело взлетать,
но так или иначе
мы тянемся к любви,
протягивая рты.
Нет лёгкости уже ни в клятвах, ни в молитвах,
и радость непроста, и ревность тяжела.
Лишь нежности наплыв,
как раньше – опыт в битвах,
поддерживает взмах
упрямого крыла.
Последней высоты разреженность немая,
и перед миром всем мы полностью чисты!
Но сердце так болит,
как будто понимает,
что вот и пробил час
последней высоты.
|
***
Не писать надоедливых писем,
не звонить ни в столицу, ни в глушь,
только чувствовать, как мы зависим
от наличия любящих душ!
Не для выгоды, не для наживы,
не терзая и не теребя,
только б знать, что они ещё живы,
эти души, что любят тебя!
И когда нас гнетут и ломают,
и безлюдно, зови не зови,
только б знать, что они понимают
бескорыстие нашей любви!
|
Хаскин валерий