СКАЖИТЕ ДЕВУШКИ ПОДРУЖКЕ ВАШЕЙ…
Суббота, 25-е января – последние часы его десятидневного пребывания в Майами в честь недавнего рождения Эвчика – самого младшего внука. Старший, Натаня, с папой ушли на занятия по джиу-джитсу, Эвчик сладко заснул после очередной кормёжки, и за ним присматривала мама. В просторной светлой квартире на 46-м этаже, прямо над океаном, тихо и спокойно. Вещи собраны, он скоро улетает обратно в Нью-Йорк и должен выехать в аэропорт буквально через пару часов. Однако, погода наконец-то смилостивилась – и солнышко светит, и ветра сильного нет, и волны поутихли (впервые за всю последнюю неделю, всё-таки январь – он и в Майами январь, хоть, конечно, и очень своеобразный). Так что где-то около полудня решили с женой пойти ненадолго на пляж.
К его огромному удовольствию, вода в океане оказалась совсем не такой уж холодной, гораздо более приятной, чем в предыдущие дни, и вполне комфортной для активного плавания. Поэтому, после традиционной совместной прогулки по берегу, отважился на длительное купание – наверно, последнее в эту зиму. Кажется, на всём бесконечном пляже плавал в море один он. Жители южного города, избалованные более тёплой погодой, предпочитали в это время года либо лежать-загорать, либо расслабляться в бассейнах – где нет ни волны, ни ракушек, ни песка. Ну, а он наплавался, накрутился, напрыгался от души – как всегда перед отъездом. Наконец, вышел. Постоял ещё немного возле воды, подсыхая и греясь под мягкими лучами зимнего майамского солнца. И присел на лежак рядом с Катюшей. В этот его приезд она чаще была не Катечкой-Тюнечкой, а именно Катюшей, хотя не очень любила этот вариант своего имени, который ассоциировался у неё с ракетной установкой времён Отечественной войны. Но вынуждена была терпеть, потому что Натаня разучивал песню с тем же названием и считал, что эта песня про его бабулю.
Взял её за руку, стал перебирать пальчики, гладить, что-то говорить. О себе, о ней. Судя по всему, расставались они теперь надолго. Потом замолчал и только гладил. Длительное расставание не пугало, как раньше (привык уже), но очень печалило. А она лежала с закрытыми веками и только лёгкая блаженная улыбка подрагивала на её губах. Так, не открывая глаз и улыбаясь, попросила:
- Спой что-нибудь, а?
И он тихонько запел первое, что взбрело в голову, что они тоже учили с Натаней последние пару дней – "Крутится, вертится шар голубой… ", с нежным и тягучим припевом: "Ля-ля-ля, ля-ля-ля…".
- Красиииво, - коротко, не меняя выражения лица и не поднимая век, прокомментировала в конце она. И затем, после небольшой паузы, мягко но требовательно, как-то очень по-женски, добавила, - Ещё!
И он уж совсем тихо, наклонившись к ней, сразу же запел сладкую и плавную итальянскую песню:
Скажите девушки подружке вашей,
Что я ночей не сплю, о ней мечтая,
Что всех красавиц она милей и краше
…
…
…
Готов тебе всю жизнь отдать,
Тобой одной дыша-а-ать.
- Красиииво, - ещё больше расплылась в улыбке она, - А помнишь, когда я впервые услышала эту песню? Тогда ещё не было ни Эвчика, ни Натани, ни даже Леночки и Инночки, - и уточнила, - на пляже в Ялте.
… Как-будто он мог забыть…
Крым, 1984
- Расскажи, - попросил теперь уже он, хотя слышал эту историю раньше.
- Мы же тогда были знакомы всего лишь месяц, ходили в кино, на концерты, целовались в моём подъезде. Ты, когда узнал, что мы едем с Римкой в тур по Крыму, увязался за нами в последний момент. Но в автобусе оказался впереди нас, мы тогда ещё хихикали с ней – какие у тебя смешные уши сзади… Какая-то странная была та экскурсия – ехали вроде все вместе, но жили не в гостинице, а отдельно по квартирам, и гуляли там мы, по-моему, всё время с тобой вдвоём. И по Ялте, и к водопаду Учан-су, и в Ласточкино гнездо, и в Воронцовский дворец, и в Никитский Ботанический сад. Только на дегустацию вин в Массандру, кажется, мы ездили с Римкой и с группой.
- Нет, - уточнил он, - во дворец и в Ботанический сад мы тоже ездили с группой, просто у нас там было свободное время после экскурсий, и вот тогда мы уже гуляли вдвоём.
- Может быть. Наверно, ты мне так вскружил голову, что я уже про группу забыла. Помню, после экскурсии по саду мы даже там купались на небольшом пляже – совершенно одни, и нас поразила чистая вода – всё было видно на глубине в 3-4 метра. Тогда вдруг стала популярной одна песня узбекская – странное такое название, м-м-м…
- Учкудук, три колодца, - помог он, - Её в те дни на всех танц-площадках играли.
- Да, да, точно, и в Херсоне, и на южном берегу Крыма – везде.
- А, кстати, дальше вверх по дороге от водопада ресторанчик был уютный, помнишь? Посреди леса, со столиками на веранде, прямо на свежем воздухе. Мы там, среди прочего, ещё маслины заказали. Смешно, правда – маслины тогда были большим дефицитом.
- Ага, - мечтательно произнесла она, - я их обожала, а ты об этом как-то уже знал.
- Так ты же, когда их увидела в меню, сама и сказала, что обожаешь!
- Точно, дорогущие были – ужасно. Я же просто так сказала, совсем не думала их заказывать. И вдруг ты заказал – приятно было…
- А ещё мы были в одном то ли ресторанчике, то ли ночном клубе – в самом центре Ялты, и среди прочего захотели попробовать "жюльен". Вот где я опозорился! Ближе к концу спрашиваю у официанта: "А когда ж будет жюльен?". Он мне: "Так вы его уже съели", и объяснил что это были нарезанные грибы, запеченные в расплавленном сыре.
- Да, да, там ещё небольшое шоу было, и музыкант на скрипочке играл Венгерские танцы Брамса. Так непривычно было: в херсонских ресторанах в те годы гремели оркестры, а тут – он подошёл прямо к нашему столику, как-будто специально для нас играл – обалденное было ощущение, как в иностранном кино каком-то.
Она на мгновение замолчала, как-будто вспоминая ту мелодию, но тут же стряхнула с себя задумчивость и вернулась к своему рассказу.
- Ну, ладно, так я продолжаю про итальянскую песенку... Мы тогда после какой-то очередной экскурсии решили поплавать в море. Ты вышел из воды первый, немного раньше, и когда я подошла, уже грелся на солнышке с закрытыми глазами, лёжа прямо на камушках. Всё было, как сейчас, только наоборот – я смотрела на тебя сверху вниз. Ты только что, перед купанием спел мне эту незнакомую песню, и я всё ещё была под романтическим впечатлением её чарующей мелодии и необыкновенно нежных, ласковых слов.
Она посмотрела на него снизу вверх и игриво заметила: "Мы, девушки – такие впечатлительные, когда нам поют или там, стихи рассказывают, особенно про любовь!".
- Продолжай, продолжай, - поспешно перебил он, - И глаза закрой. Ты такая таинственная с закрытыми глазами, у тебя ресницы подрагивают, и зрачки бегают под веками.
- Ну, не перебивай, грубиян - слегка кокетливо возмутилась она, но продолжила, - Так вот, ты мне спел эту песенку, и мне она ужасно понравилась. Ты же всегда поёшь не со сцены, а мне одной. И всё было, как сейчас, только, наоборот, ты лежал, а я сверху смотрела на тебя. Ты был в тоненьких плавочках – не таких свободных, до колен, вроде шорт, как носят сейчас здесь, а в очень коротеньких, облегающих. И весь был покрыт капельками солёной воды, которые ещё не успели высохнуть. Но выглядел уже тёплым и таким спокойным, умиротворённым, уютным. А я после плавания немного озябла и даже слегка дрожала. Вдруг так захотелось снять с себя мокрый холодный купальник и просто лечь на тебя, обнять, прильнуть, согреться… Узнать, вправду ли ты такой нежный или просто песня такая.
- Ох! Что же ты мне тогда не сказала об этом? - засмеялся он, - А я, дурень, ещё почти неделю сомневался и мучился в неведении, пока мы не вернулись в Херсон. И как мы выдержали эту неделю!
- Отож, – наконец, она улыбнулась и распахнула глаза, в которых затрепетали шкодливые искорки – как и тридцать лет назад, когда он её полюбил.
- Бедная, бедная ты моя, настрадалась со мной, - шутовски запричитал он, сполз вниз, коленями на песок, и нежно обнял её, пытаясь положить покаянную голову ей на плечо.
- Отож! - снова пожаловалась она на свою женскую долю.
- Ничего, - теперь он прильнул к самому ушку, такому маленькому, ладненькому и вечно любимому. - Зато ты у меня, как массандровское выдержанное вино – вкуснее не бывает!
Январь 2014
Топунов Юрий
Миша, хорошие иллюстрации к рассказу. Они, на мой взгляд, персонифицируют произведение, но от этого художественная ценность его не теряется, а действие оживает, становится достоверным.