Село просится в небо
Художник – это человек, который создал свой неповторимый мир. Так говорит Григорий Иванович Зозуля, человек, в чьих работах веселые и грустные люди, иногда, то группами, то поодиночке летающие по небу. Как появляются эти миры, откуда возникают эти люди и невероятные места? Когда-то подсказку дала Анна Ахматова: «Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда …» Все эти житейские мелочи, на которые обычный человек и внимания не обратит, – рабочий материал для мастера.
Из дождя, тумана, случайной улыбки растут стихи, музыка и картины. Вот такой секрет для очень небольшой компании. Потому, что людей, умеющих расшифровывать знаки и символы, трансформировать их в образы и делать нас чуточку мудрее и добрее, всегда было немного.
Григорий Зозуля рассказал нам о том, как рождаются картины и почему маленький мир, заключенный в объеме холста, заставляет нас задуматься о мире большом.
– Григорий Иванович, когда вы поняли, что не можете не рисовать?
– Я стал рисовать лет с шести. А в первом классе, на уроке рисования заявил учительнице, что нарисую свою соседку тетю Олю. И получилось! Было даже портретное сходство. Между прочим, этот рисунок сохранился. В классе третьем мама заметила, что я хорошо рисую и через Посылторг выписала мне из Москвы краски. У нас в селе (Качковка, Винницкая область) был художник. Он дал мне первые уроки, научил грунтовать холсты. В школе я рисовал стенгазету и дружеские шаржи. И уже тогда решил, что буду поступать в художественное училище.
Отслужив в армии, приехал в Херсон. Работал и занимался в изостудии Сергея Каповского (была такая небольшая студия возле планетария). Поступил в Вижницкое училище на отделение художественного металла. В годы учебы участвовал в выставках. Вернулся в Херсон и работал в художественных мастерских Союза художников. Какие-то мои декоративные работы, возможно, еще помнят херсонцы: деревянные скульптуры в херсонских парках, фигуры сказочных героев в кукольном театре, часы с гномами в детском кафе "Золотой ключик", светильники в кинотеатре "Шумен". Делал чеканку и металлопластику для кораблей. Я умею и люблю что-то делать руками. Так уж получилось, что на живопись просто не оставалось времени.
– А когда вы почувствовали, что металл и дерево – это только часть вашей работы, и не основная, что больше тянет к холсту и краскам.
– Когда я только приехал в Херсон, познакомился с Георгием Васильевичем Курнаковым. Собрал свои работы и пошел к нему. Мне тогда было 19 лет, а ему около 80. Георигий Васильевич сказал, что я хорошо чувствую состояние природы и пригласил заходить почаще, показывать свои работы. У него была огромная библиотека, он давал мне читать редкие книги, дарил раритетные издания. Георгий Васильевич считал, что из меня может выйти неплохой живописец. И время от времени я писал этюды, участвовал в выставках, но серьезно живописью занялся только шесть лет назад, после поездки в Москву.
Меня пригласили поработать в Сергиево-Посадской Лавре на реставрационных работах. Я случайно попал на выставку художника Сандырева и понял, что в живописи больше творческой работы, больше возможности выразить себя. Там есть и время, и пространство, и образы, и состояния … В прикладном искусстве основное – композиция и очень много труда, а живопись – там так много всего… И мне очень захотелось вернуться к тому, с чего я начинал… Я вспомнил все, что мне говорил Георгий Курнаков и … стал писать картины.
– Вот уже шесть лет вы занимаетесь только живописью. Нашли вы свой индивидуальный стиль, свою нишу?
– Пейзажи и натюрморты пишут все. И Георгий Курнаков говорил, что из меня получится хороший пейзажист. Я же хотел писать сюжетные композиции. Первая моя серьезная работа для киевской выставки называлась «Яблуневка перед Рождеством». Там 17 фигур. Картину очень хорошо приняли. И это стало началом серии многофигурных композиций из жизни украинского села. Меня почему-то преследуют эти образы. В детстве я очень любил одиночество. Мой дом стоял на горе, я лежал и смотрел в небо. Там плыли облака разных форм и размеров, и трансформировались в фантастические образы: замки, грифоны, всадники, рыцари… И где-то высоко-высоко чертил прямые линии "кукурузник"…
Потом я переводил взгляд на землю, а там копошились муравьи, что-то строили. Бывают такие дни, которые человек помнит всю свою жизнь. Они намертво впечатываются в память. Помню один такой день – мне четыре года, я иду к дому, моя тень скользит рядом со мной по травам, я думаю: «А сколько уже таких мальчиков, как я, прошли по траве?». Рано или поздно человек задает себе вопрос: зачем я пришел в этот мир и что оставлю после себя, кроме смятой травы. Возможно, этот вопрос – первопричина творчества. Любого.
Моя мама ткала ковры и много вышивала. Цвет, форма и образы с детства были в моей жизни. Художник может быть рациональным и прагматичным человеком, но когда он начинает работать – это молитва. Все то лучшее, что он подсмотрел у жизни, выплеснется на холст. Возможно, мое самое лучшее – это далекое село моего детства, где люди были красивыми и добрыми и жили в домах из яблок, груш и слив, небо – высоким, а по ночам там летали черти и ведьмы.
– А сколько работ из этого цикла уже написано?
– Работ десять есть. Но этот цикл я уже завершаю. Все в нем слишком привязано к земле. А мне всегда казалось, что человек может летать. Сейчас работаю над эскизами летающего села. Я теперь свое село увожу в небо. Не просто прописываю образы и характеры, а своих любимых крестьян вывожу на новый виток сознания. Хочу показать, что они не только приросли к земле, они могут и должны смотреть вверх и многое видеть. И это уже не просто село – это вся наша Украина.
– Кто эти люди, которых вы рисуете? Есть ли с кем-то портретное сходство?
– Это все из детства: мои соседи, друзья. Образы, конечно, гротескные, обобщенные. Но в этом нет злой иронии, скорее доброжелательность. Чем мне всегда нравились крестьяне, так это своей цельностью. Что бы там ни было – они должны посеять и собрать урожай. Это святое. К сожалению, не все это понимают. Для меня же эти люди всегда были простыми и понятными со своим мировоззрением, ценностями, устоями.
– Вам за вдохновением далеко ездить не надо?
– Нет, не надо. Все есть здесь. Только вот времени не хватает. У меня сюжетов на триста лет жизни.
– Сколько времени вы тратите на одну работу?
– Некоторые сразу получаются, а с некоторыми мучаешься по полгода. Если она родилась в сознании, она будет вскоре на холсте. Но нужен инкубационный период. Я должен обдумать свою работу.
– Как называется то направление в живописи, в котором вы работаете?
– Я бы назвал его фантастическим реализмом. Я люблю мастеров, у которых реальность сочетается с выдумкой. Тогда происходит смещение времени и пространства. Такой художник помещает свои образы в фантастическую среду, но сохраняет реальность образов, костюмов, быта.
– Какой бы отрыв от реальности не был у творца, он живет в мире, в котором некоторые вещи имеют значение. Признание и деньги – насколько это важно?
– Мои работы продаются, но я очень неохотно с ними расстаюсь. Они же, как дети. Я получаю большую радость от своей работы, разговариваю со своими героями, с ними живу. Когда работаю, времени не замечаю. Позавтракал, а уже вечер. И мне неважно, купят или не купят работу. Если художник об этом думает, наверное, лучше заняться чем-то другим.
Ксения Келеберда
«Херсон маркет плюс».- №21 (452).- 26.05.2011.- стр.16-17
Публікація першоджерела мовою оригіналу
