«НЕ БЕЗ НАЗВАНИЯ»
Фудзияма
На острове Хонсю
стоит гора Фудзияма.
( Это знает каждый японец
и каждый десятый русский,
о ней уже столько написано,
что больше уже не надо
и лучше уже не получится.
Но почему не попробовать? )
Итак, гора Фудзияма,
3776 метров.
( О каждом метре подробно
уже, повторяю, написано,
ведь каждая пьяная гейша
считала своим долгом
хоть одно пустяшное танка
или простейшее хокку
нет-нет, да и чёрной тушью
на белой бумаге высечь.
Ну а я — перешёл границы,
что мне хокку и что мне танка?
что мне русские танки и баржи?
а в Японии армии — нету.)
Итак, гора Фудзияма:
по форме — правильный конус,
и очень глубокий кратер.
( Есть, — говорила женщина, —
имена, — она говорила, —
слитые воедино.
Я думаю, Фудзияму
неплохо бы слить с Везувием.
О Везувии пишут меньше,
и раньше меньше писали,
потому что древние римляне
писали больше о людях,
потому и не чтят поэтов
ни Помпея, ни Геркуланум.
Если б мог я двигать горами,
как руками или ногами,
я оставил бы всё, как прежде:
и Помпею, и Геркуланум,
и Везувий, и Фудзияму.
Я бы только Парнас разрушил,
потому что ну его на фиг,
потому что в Греции горы
и красивее есть, и лучше —
я имею в виду, конечно,
горы Олимп и Этна:
Олимп, мечту идиотов,
и Этну, мечту будулаев.
Что касается Джомолунгмы,
то она вообще — в Непале,
и как первая среди равных
вызывает странные чувства:
чувства ненависти и страха,
чувство зависти, чувство злости,
чувство третьего космонавта,
для которого космос — космос,
а для всех остальных — не космос,
а какое-нибудь Миссури.
Вот поэтому и обидно
за Синай и пик Коммунизма,
что назвать Фудзияму «Фудзи»
очень просто, а очень сложно —
вновь назвать её «Фудзияма».)
Америка
Когда, через сотни меридов
И сотни широт, тебе
Откроется вдруг Америка,
Спасибо скажи судьбе.
Спасибо скажи безверию
За то, что поплавал всласть.
Спасибо скажи Америке
За то, что она нашлась.
За то, что она — Америка,
Которую ты — открыл,
За то, что на ней не меряно
Ни золота, ни ветрил,
За то, что на ней, овеянной
Поверьями, спит закон,
За то, что увиты перьями
Живущие испокон
Лесами незаповедными,
Незагнанною рекой
Народы твоей Америки.
Запомни её такой.
Когда же вернёшься к берегу
Открытой тобой страны,
Закрой за собой Америку,
С какой-нибудь стороны.
Конкистой, рабами — мерзостью
Легко превратить в золу
Какую ни будь Америку,
Какой ты ни будь Колумб.
«ЯМБЫ И ПРОЧ.»
ТОНИКА
■
Давай останемся, милая,
вдвоём и только вдвоём.
Я разживусь квартирою
или построю дом.
Хочешь, уедем в джунгли,
или уйдём в леса,
или поднимемся в горы,
или — на небеса,
или опустимся в море
на несколько тысяч лье.
Я буду ходить в костюме,
а ты — в красивом белье.
Я буду всегда серьёзен,
а ты — иногда грустна.
В душе моей будет осень,
а у тебя — весна.
Мы есть вообще не будем
и только немного — пить.
Конечно, не будем колоться,
конечно, не будем курить.
Не будем музыку слушать.
Наверно, не будем спать.
Будем смотреть друг на друга,
друг друга же — целовать.
Детей мы рожать не будем,
не будем рожать детей.
Не надо нам этих рождений,
не надо этих смертей.
Главное — будем красивы
и вовсе не будем злы.
Но мы с тобою не агнцы,
мы с тобою козлы.
■
Не клади под язык таблетку -
Положи под язык монетку.
ЯМБЫ
■
Прошел последний день зимы
И сразу наступило лето.
Прости, я съем еще конфету,
Не зарекаясь от сумы.
■
Поэтика моя равна нолю,
Мой букворяд не то что «безобразен» —
Безобразен. Как хлебниковский Разин,
На ось координат себя колю.
Поэтика моя равна нолю.
Поэзия, подозреваю, тоже.
И льщу себя надеждой, и ловлю
Себя на слове. Равенства, похоже,
Я не достигнул. И равна нолю,
Но в стороны — зашкаливает. Право,
Мой кот, поющий песенки направо,
Налево собирает коноплю.
Поэзию пора свести к нолю
По Фаренгейту. Цельсий — не мерило
Поэзии: вниз — инеем покрыло,
Вверх — плесенью. Я не благоволю
Ни к Цельсию, ни к Цейссу, но моя
Поэзия давно уже раскисла,
Она давно — натягиванье смысла
На одеяло синтаксиса. Я
Уже направил все свои мечты
В холодную, но вечную обитель,
Где сам себе и пленник, и пленитель,
Носитель и насильник красоты.
ХОРЕИ
■
Мне б ходить по свету
В форме пистолета.
Но хожу пока
В образе виска.
■
Ничего не выразить словами,
Ничего не выразить иначе.
Как назвать?
Какой виток спирали?
Плач ли?
Смех ли?
Новый плач ли?
Смех ли?
Если любит женщина, -
Разлюбит.
Если помнит школьный друг, -
Забудет.
Если не искал врага, -
Найдется.
Если что-то держит здесь, -
Отпустит.
ДАКТИЛИ
■
Старые письма
Рваные раны
Облокотись на
Сны и туманы
Только не бойся
Черного мела
Не беспокойся
В этом всё дело
Ты не успеешь
Ты опоздаешь
Ты не сумеешь
И не узнаешь
Только не бойся
Только не бойся
И успокойся
И успокойся
■
Время приходит.
Время мешает уснуть.
Время уходит.
АНАПЕСТЫ
■
Что останется после,
После «ах» и «увы»,
После тихого «возле»,
После громкого «в»,
После странного «перед»,
После глупого «без»,
После смелого «через»
И трусливого «чрез»?
Кроме честного «тоже»,
Получестного «по-»
И бесчестного «может» —
Ничего, ничего.
■
Я уже не могу не дышать,
Я привык, я настолько втянулся,
Что, о чём бы ни выла душа,
Раздаётся биение пульса.
Но, о чём бы ни пела душа,
Мне уже не избегнуть кавычек
В написании «жизнь хороша» —
Я уже не меняю привычек.
ДОБРО И ЗЛОСТЬ
Послесловие к «Ямбам...»
Из трагедии
Я духа музыки не вызвал.
Смотрю в исписанный клавир:
Не получилось, не сложилось;
Попытка жить без Бога и любви
Ничем таким не завершилась.
Олимпийское
Почему я должен бороться?
Почему я должен бежать?
Ведь уже придумали шахматы
И придумали не играть.
М.Р.
1
Я всматриваюсь в это имя,
Как обречённый на сожженье
Средневековый чернокнижник:
МА — море медленно волнует,
РИ — море озарилось штормом,
НА — море раскрывает бездну.
4
Беззастенчиво и беспричинно,
Не любя, но и не сторонясь,
Ты не то чтоб меня приручила —
Ты, скорей, приучила меня.
И теперь — не ручной, но учёный
Я хожу по железной цепи
И застенчиво, но увлечённо
Говорю тебе сказки. Ты — спи.
ФИЛОФОБИЯ
Ноктюрн
1.
Всё дело в том, что мы с тобой похожи
И любим мы с тобой одно и то же —
Тебя.
И не любим одно и то же —
Меня.
2.
Но нет, конечно я люблю себя,
И я не сплю из-за себя ночами
И восхищаюсь сонно мелочами,
Когда другие почему-то спят.
3.
А месяц звёзды по небу рассыпал,
И носом кровь течёт от недосыпа.
4.
А носики-курносики — сопят.
Петрарка
(предисловие к песеннику)
Чем легче жанр, тем тяжелее
Писать не в шутку, а всерьёз.
Но я нисколько не жалею —
Довольно слёз, не надо слёз. —
Простая синяя тетрадка
Простых неголубых стихов —
И получается Петрарка:
Алтарь — алтарь, альков — альков.
СТАРАЯ ПЕСНЯ
■
Я не люблю тебя, бумага,
А ты всё тянешься ко мне
И заставляешь строить мага
И чародея, на коне.
Давай-ка, Муза, тихо сядем
И молча выпьем, на коня.
Я не хочу к моим тетрадям.
Гори-гори, моя фигня.
■ Суворову
Мы начали с миров, а закончили кошками.
Бредили вечностью, а удостоились месяцев.
Это нормально, что нас доконают киношники.
Это нормально – останутся милые мелочи.
Даже неплохо, что всё обошлось парадоксами.
Ели мы сладкое, ладно, теперь мы пьём горькую.
Сахаров тоже не думал добраться до Горького.
Будучи в стельку, какая нам разница – в доску ли.
Всё возвращается, не говоря уже Сахаров.
И превращается в даму на фоне трагедии.
Фон размывается, мы превращаемся в нахеров.
Нахеры – в Захеров, Захеры – в Мазохов, гениев.
8 МАРТА
■
Я хочу с тобой встречаться,
Чтобы умереть от счастья
И не обольщаться впредь.
■
Оно понятно: если бы не ты,
Вернее: если б ты меня любила,
То я не стал бы никаким поэтом
И не пленял бы уши дивных женщин,
Не грел их руки, не сжигал сердца.
И если быть нечестным до конца,
То жизнь моя — суть Болдинская осень
Без тесного общения с тобой.
Но — видишь? — эпидемия холеры
Пошла на нет, а я в Москву не еду.
Пиши, передавай привет Данзасу,
Сестре Александрине и царю.
За всё, за всё тебя благодарю.
ЛИРИКА (КОНСПЕКТ)
■
А поскольку за мной не гонятся,
Так и бегать мне неохота -
По ночам у меня бессоница,
А по дням у меня работа.
■
Я слабый человек, и я хочу войны.
То взять хочу топор, то взять и лечь на плаху
И что-нибудь решить. Давайте, пацаны.
Гори оно огнем, иди оно к Аллаху.
om222
И превращается в дРаму на фоне трагедии.
(Суворову)