Грустные времена
Всегда печальны времена,
Подобны вазе без цветов.
История – одна война,
Где бесполезно льется кровь.
Без умолку стучат часы
И в жизне жизни нет как нет,
И тают капельки росы
В огне – бездарный амулет.
Кто это пишет такой ужасный бред?
Любовь доводит до разрыва,
Коль кровь слаба. Синичек звон
Звучит пронзительно до срыва.
Глаз косит правый в основном.
Кто это смотрит такой бессмысленный сон?
Но не всегда века печальны,
Украсив лица светом звезд,
Плывут над миром изначальным
Часы меж лепестков из роз.
Яблочный сон
Корзина с темной пустотой
Под яблоней лежит,
А может только снится той
И лист ее дрожит.
Ты слышишь, песню поет медь
Из яблочного сна.
Я не могу ее пропеть,
Она мне не ясна.
Как листья, штормом унесет
Боль счастья без преград.
И солнца блеск его взорвет
И не вернет назад.
А я стою, как в давнем сне,
Под ивами в цвету
И в сердце дрок вонзает мне
Любви твоей мечту.
Прибрежный ветер разнесет
Дух вермута в ночи,
И на вопрос ответ уйдет,
Где море ткет лучи.
Ты слышишь, песню поет медь
Из яблочного сна.
Я не могу ее пропеть,
Она мне не ясна.
Корзина с темной пустотой
Под яблоней лежит,
А может только снится той
И лист ее дрожит.
Маленькие пейзажи
Маленькие пейзажи.
А между ними яблони,
под которыми лежу я
в пьянящем облаке душицы.
Лето – это не пора года,
а только промежуток
между весной и осенью.
А остальное – зима.
Время от времени надо мной гудят
майские жучки в июне,
как маленькие бомбы,
которые рвутся где-то за мной.
Яблоки мерцают надо мной,
но скоро они все опадут
еще до того, как созреют.
И так каждый год.
А на футбольных воротах
сидит всезнающая сорока.
Мимо бредут хилые телята
и держат курс к консервной банке.
Я не знаю, что будет, если не будет ничего.
Разве что луга покроются снегом.
Травинки
1 000 000 000 травинок (для Бигги)
Травинки вокруг нас и в нас,
Растут вовнутрь и наружу.
Как снег и ливень в одночас,
Любовь царит и в зной, и в стужу.
О, сочность слова, сенокос!
Хрустит коза душистым сеном,
Но осень мысли под откос
Пускает, яд стремя по венам.
В мечтах хочу я видеть ночь,
Где звезды ясные сверкают,
И сладко-горький дух их прочь
Уносит в небо. Звуки тают
Над безмятежностью полей,
Когда уж все пути изжиты,
Я мимо куполов церквей
Лечу и мимо гор забытых.
Но нежась в пухе облаков,
Мечты плывут среди лугов.
Добрый хлеб
От стола к столу
Разделен добрый хлеб,
Который взбит и испечен руками,
Одними испечен, в другие щедро отдан.
Он отдан всем в достатке,
И ребенку в луже
С пальчиками в грязи,
С замурзанным личиком,
Который на коленях, словно тесто,
Вспушает книгу.
С опаской отдается он солдату
В окопе, припавшему к прицелу
Своего огненного дракона,
Но, в то же время, в мыслях
Рвущего цветы
Своей любимой.
Такой он разный, бесконечно добрый
Хлеб, который я тебе, склоняясь, отдаю.
Лоцман
Наконец-то выбрались из тьмы,
Путь лежал промозглый между скал,
Так стары и нищи были мы,
Что грабитель плюнул и отстал.
Но дошли лишь только до ворот,
Появилось воинство с небес
И в загон согнавши, будто скот,
Сорвали лохмотья с наших чресл.
И погнали вдаль, через леса,
В те края, где плещется вода,
Где роса сияет в волосах
И исчезли, словно навсегда.
На реке, дрожа чуть от волны,
Корабли стояли на виду,
Трюмы были золотом полны,
Лоцман ожидал нас на борту.
Закачались трапы от шагов
И наполнил ветер паруса,
Мимо вился абрис берегов,
Сон смежил усталые глаза.
Но один лишь лоцман не дремал,
Чтоб на мель не посадить суда,
Знал все наперед и понимал,
Что зачем, откуда и куда.
А когда покинули мы сны,
Не могли понять, что есть и где,
Лоцман хлопал зенками совы,
Бормоча, что плыли мы к звезде.
Вот тогда понятно стало нам,
Что тот лоцман был от роду слеп.
Он пошел понуро по камням,
Нас опять загнали в старый склеп.
Осознанье жалило осой:
Вот ворота в никуда стоят,
И небесных войнов четкий строй,
И бандиты вдоль дороги в ряд.
Начала жизни
Покрестили, но все же
Жизнь еще не началась:
Когда же она начнется!
Детство сумрачное летит
С шалостями и глупостями.
Наконец-то жизнь началась!
Признаки мужские проявились,
Но что с этим всем делать?
Так учимся любить!
Молимся, закрыв рот и глаза,
Мысленно кричим,
Но это не к Богу.
Как же с Ним научиться говорить!
Моя рука в ее руке,
Гуляем, целуемся,
Но как поцеловать ее в сердце?
Так трудно научится Поцелую!
Сидя под луной, мечтаю,
Как спокойно и без надрыва
Прожить всего лишь раз.
Просто опустить руку в воду,
Почувствовать ее холод и тепло,
Один лишь раз ощутить вкус души
И черта напугать до смерти,
А Бога полюбить смолоду.
И хотя бы один раз
Мое сердце такое белое
Спросил я сердце, ты живо ли?
Оно ответило мне, да,
Пока я ощущаю боли,
Что ты приносишь иногда.
Тогда еще спросил я сердце,
Ты там, где и душа моя?
Оно пропело в ритме скарцо,
Есть плоть и светит внутри Я.
И я спросил его с надеждой,
Как долго будешь ты стучать?
Оно ответило небрежно,
Ты не успеешь заскучать.
На сердце в зеркало я взглянул,
Оно белым-бело, как снег,
В лимонно-желтые румяна
Мое лицо окрасил век.
И, хохоча, смотрел мне в душу
Молочно-светлый господин,
Был из стекла, похож на грушу,
Струилась мудрость из седин.
И мудрость в сердце проникала,
Чтоб свет и радость излучать,
Но было этого мне мало,
Решил я крови подкачать.
Чужая кровь - чужа в основе,
Убила сердце, словно враг,
Я вопрошаю сердце снова,
Живо ли ты? В ответ лишь мрак.
И вновь бреду, живое сердце
Ищу в безладье суеты.
Где приклониться и согреться,
Быть может мне укажешь ты?
Без следов на снегу
Я не здесь, я на луне,
Но небес не нужно мне.
Искалечил ход времен
И нарушил их закон.
Время рвется сквозь пургу,
Скрывши след свой на снегу.
Мечты
Мечты, мечты. Как камни на дороге
Между колес, и сиры, и убоги.
Мои глаза, потухшие в скитаньях
Увидеть их уже не в состояньи.
Из рук поводья выпустил устало,
Повозка развалилась и отстало,
Стуча по камням серым, колесо.
И лошади куда-то подевались,
А я побрел вниз, без надежды маясь.
И камни начали катиться по дороге,
Мечтами розовыми бывшие, под ноги,
Я увернулся, но в грязи обочин
Забвеньем ум мой был запоморочен.
Смерть
В пространстве вен переплетенных,
Где вместо крови ила муть,
В умах, от страха вязко-темных,
Вопрос, как первым утонуть.
А Смерть помешивает зелье
Своей костлявою рукою
И в нем справляют новоселье
Тела. Но вкус любви и гноя
Похожи, терпко – солоны.
Кто никогда не умирает,
Тот знает только жизни гроб.
А Смерть метлою заметает,
Все упокоилось бы чтоб.
|