on-line с 20.02.06

Арт-блог

06.09.2018, 13:50

Вересень-2018

Знову Вересень приїхав На вечірньому коні І поставив зорі-віхи У небесній вишині. Іскор висипав немало На курний Чумацький шлях, Щоб до ранку не блукала Осінь в зоряних полях. Р.Росіцький

Випадкове фото

Голосування

Що для вас є основним джерелом інформації з історії?

Система Orphus

Start visitors - 21.03.2009
free counters



Календар подій

    123
45678910
11121314151617
18192021222324
25262728293031

Новини регіону

22.03.2024, 13:15

Книга історій "Плач Херсонщини". Художниця створила ілюстрації використовуючи старослов'янські символи

  Художниця з Херсона Валерія Гуран працювала в Естонії та ...
20.03.2024, 23:16

Сквер на проспекті Незалежності в Херсоні назвали на честь Джона Говарда

  У Херсоні завершилось громадське голосування щодо перейменування ...
20.03.2024, 22:51

Присвятила 50 років свого життя театру. Історія Заслуженої артистки України з Херсона Олександри Тарновської

Заслужена артистка України Олександра Тарновська присвятила 50 років ...

 

Корсары под Андреевским флагом

Война между Россией и Турцией шла уже четвертый месяц, когда утром 3 декабря 1787 года из Херсона выехал возок и двинулся по бесконечному тракту, тоскливо тянущемуся черной лентой среди едва докрытых снегом безлюдных степей Новороссии. В возке, зябко кутаясь в дешевую шубу, сидел майор Ламбро Качиони - российский подданный, грек по национальности. Его неблизкий путь лежал через Вену к Адриатическому морю в Триест. В кожаной дорожной сумке находились заграничный паспорт, кредитные и рекомендательные письма к венским и триестским банкирам, письмо к полномочному посланнику в Венеции А. С. Мордвинову и, самое главное, патент, дававший Качиони право на вооружение судна и плавание под российским флагом.

По приезду в Триест, Ламбро Качиони должен был купить и вооружить небольшое судно и, подняв на нем российский военный флаг, отправиться в турецкие воды на поиск и захват вражеских купеческих судов. Организатором и вдохновителем этой частной корсарской экспедиции являлся председательствующий в Черноморском адмиралтейском правлении контр-адмирал Н. С. Мордвинов. Энергичному и предприимчивому адмиралу с начала войны не давала покоя мысль о появившейся возможности быстрого и почти верного обогащения. В компаньоны Мордвинов пригласил своего зятя майора Ф. И. Маркова, директора коммерческой конторы в Херсоне компании Прота Потоцкого Балтазара Скадовского и австрийского полковника на русской службе С. И. Бентона.

Контролировать на месте ход корсарской операции и, самое главное, следить за продажей захваченных судов и грузов должен был брат контр-адмирала Н. С. Мордвинова российский посланник в ранге министра в Венеции А. С. Мордвинов, кстати, сам бывший военно-морской офицер. На роль основного исполнителя задуманной операции контр адмирал пригласил Ламбро Качиони. Ответ па вопрос, почему Мордвинов остановил свой выбор именно на этой кандидатуре, в какой-то мере может дать выписка из послужного списка Ламбро Качиони.

1770. Поступил на службу волонтером на флот, бывший в Архипелаге под начальством гр. А. Г. Орлова.
1771 - 75. Ежегодно был в военных крейсерствах с флотом в Архипелаге.
1775. Переселился в Крым и поступил сержантом в состав албанского войска, поселенного близ Керчи и Еникале, «Находился в оном при всех данных сражениях; и во время татарского бунта отличил себя храбростью и пожалован быть офицером».
1781. Произведен в поручики и был командирован «с дипломатическим поручением» в Персию под начальством гр. М. Войновича.
1786. Произведен в капитаны.
1787. Участвовал в военных действиях под Очаковом в эскадре контр-адмирала Мордвинова.

Долго уговаривать Ламбро Качиони стать капитаном корсарского судна Мордвинову, по-видимому, не пришлось. Тот рвался в бой с турками.

В первые же дни по объявлению Турцией войны России, Качиони обратился с письменной просьбой к светлейшему князю Г. А. Потемкину-Таврическому использовать его и других греков на море. В ответ на просьбу Потемкин предписал контр-адмиралу Мордвинову «вооружить какое-нибудь небольшое судно и снабдить их оным. Они считают собраться в числе пятидесяти человек и готовы вдаться во всякую опасность, лишь бы только неприятелю сделать вред чувствительный».

Качиони получил в командование небольшое судно, которое он назвал «Князь Потемкин-Таврический». Судя по сохранившимся рапортам Н. С. Мордвинова, храбрый грек 9 и 11 октября делал на шлюпке вылазки под стены Очаковской крепости для захвата языка или одного из стоящих там транспортных судов. Первая вылазка не удалась. Турки, увидев приближение русской шлюпки, загнали свое судно на прибрежную отмель, а сами бросились на берег. Не имея возможности снять судно с мели Качиони сжег его со всем грузом. Зато следующая вылазка оказалась удачной. Подойдя ночью на шлюпках к стоящим на якоре турецким судам, греки захватили одно из них и отбуксировали к русской эскадре.

Мордвинов, получив согласие Ламбро Качиони отправиться в Архипелаг, представил свой проект Потемкину. Контр-адмирал всячески подчеркивал пользу, котораю принесет нарушение торгового судоходства в Эгейском море, бывшим, по существу, внутренним морем Оттоманской империи. Князь, данной ему Екатериной II властью, пожаловал Ламбро Качиони в секунд-майоры и приказал немедленно отправить его в Триест.

Деньги, необходимые на покупку судна, Мордвинов, конечно, не рискнул отдать наличными в руки Качиони. Посредником в финансовых расчетах стал компаньон Мордвинова Б. Скадовский, поскольку торговый дом «Прот Потоцкий и К°» имел давние и тесные связи с многими банкирскими домами в Европе, в частности, банкиром В. Кавалларом в Триесте.

На следующий после отъезда Ламбро Качиони день, Скадовский отправил Каваллару письмо с сообщением о предстоящем прибытии Качиони в Триест и просьбой выплатить ему 7142 венских флорина в обмен на имеющуюся у него «генеральную квитанцию». Дальше в письме шли просьбы конфиденциального характера:

«...Чтобы Вам было известно об употреблении сих денег вышеназванным Ламбро Качиони, писал Скадовский, - сообщаем Вам, что он принял обязательство перед некоторыми из наших компаньонов вооружить судно в корс, от имени которых просим Вас проследить, насколько это будет возможно, за его поведением и насколько с пользой он употребит эти деньги. Из этих же соображений убедительно просим Вас выдавать ему деньги только в той мере, в какой он будет нуждаться для достижения цели; между тем делайте это с осмотрительностью и деликатностью, чтобы у него не возникли какие-либо подозрения о недоверии...».

Утром 10 января В. Каваллар отправил ответ на письмо Скадовского в далекий Херсон, а после полудня к нему прямо с дороги явился Ламбро Качиони. «…Я ничего не упустил, чтобы сделать его прием сердечным и изысканным, — сообщал в следующем письме Каваллар, — таким, каким он должен быть оказан персоне, направленной вашей стороной и которая, кажется, объединяет в себе смелость духа с частностью...».

Качиони в Триесте времени понапрасну не терял. Уже через два дня он нашел подходящее судно. Это был 18-пушечный парусник основательной и крепкой английской постройки. Его широкая и просторная палуба позволяла разместить при необходимости гораздо больше орудий, что и намеревался сделать Качиони. Владелец судна, нуждавшийся в деньгах, продавал его относительно дешево, всего за 17000 флоринов, что составляло около половины его истинной стоимости. Не откладывая, были оформлены при участии российского консула в Триесте документы на покупку судна. В день подписания контракта В. Каваллар выплатил Качиони в присутствии консула первые 2000 флоринов. Половину из них новый владелец тут же израсходовал на наем в местном адмиралтействе мастеровых для конопатки корпуса судна.

Деньги, которые Качиони должен был получить у Каваллара, в сумме составляли только немногим более половины назначенной цены за судно. А ведь его надо было еще привести в порядок, закупить военное снаряжение, нанять команду. Перед отъездом Ламбро Качиони из Херсона при переговорах с Н. С. Мордвиновым и другими компаньонами было решено, что для намеченных корсарских рейдов лучше всего подойдет легкое и быстроходное небольшое судно типа шебеки или тартаны, стоимостью в шесть-семь тысяч флоринов. Однако, когда случился английский трехмачтовый парусник, он не устоял перед соблазном приобрести его. Недостающую сумму пришлось частично занимать у местных купцов под грабительские проценты, частично покрывать долговыми обязательствами в счет будущих трофеев, ставя в залог только что купленное судно, которое Качиони назвал в честь Екатерины II «Северная Минерва».

Выполнив неотложные формальности, связанные с покупкой судна, Качиони уехал в Венецию. Там он намеревался закупить пушки, легкое оружие, ядра, порох и остальное необходимое военное снаряжение, также повидаться с посланником А. С. Мордвиновым.

Вернувшись в конце января в Триест, Качиони, не дожидаясь прибытия закупленного оружия и амуниции, взялся за набор команды. Особых затруднений в этом деле у него не было. Слухи о приезде Качиони к покупке судна с целью, о которой знали или догадывались многие, быстро разошелся по приморским городкам и селениям Адриатики, достиг Ионических островов, где под защитой Венецианской республики жило много греков, служивших в прошлую войну, как и Ламбро Качиони, волонтерами в русском флоте. Людей, принятых в команду, Качиони обязывался кормить за свой счет, платить им небольшое жалованье и выделять определенную долю из захваченной добычи.

В последних числах января 1788 года Австро-венгерская монархия через своего посла в Константинополе объявила войну Оттоманской порте. В середине февраля Иосиф II, будучи в Триесте, осмотрел в порту подготавливаемую к боевым действиям австрийскую флотилию. Побывал император, как верный союзник Екатерины II, и на «Северной Минерве». «Он, - с нескрываемым самодовольством сообщал Качиони князю Потемкину, описывая визит цесаря, - между тем, изволил поговаривать здешним господам, окружавшим его, что оное мое судно его величеству понравилось лучше всех ихних десяти, которые приуготовляются здесь».

Во вторник 22 февраля, после молебна «О одолении врагов христианства», «Северная Минерва», вооруженная теперь 28 пушками, подняла паруса и вышла в море. Курс ее лежал на юг, в воды Архипелага.

Перед уходом в плавание Ламбро Качиони посетил В. Каваллара и других кредиторов. Он еще раз клятвенно заверил их, что все трофеи будет присылать в Триест для продажи через Каваллара, пока вырученные деньги не покроют его долги. Он просил также банкира сообщить в Херсон, что деньги, предназначенные Мордвинову и другим компаньонам, он станет вносить на их счет, как только расплатится с долгами.

Начало корсарской экспедиции оказалось необычайно удачливым. Первой добычей Качиони в водах Архипелага стали два почти новых кирлангича, один которых имел 6 пушек, а другой - 2. С захваченными судами «Северная Минерва» прибыла к острову Кефалония. Здесь Качиони при содействии российского консула, несмотря на недовольство местных венецианских властей, закупил необходимое воинское снаряжение и пушки, усилив ими артиллерию захваченных судов.

Находившиеся в это время в Кефалонии капитаны двух греческих судов добровольно решили вступить в русскую службу и присоединиться к Ламбро Качиони. Один из них, Дмитрий Мустаки, уже служил в прошедшую войну волонтером в эскадре адмирала Спиридова. Пришлось Качиони частично за свой счет, частично за счет капитанов, являвшихся, также хозяевами своих судов, вооружать и эти два судна и набирать для них команды.

Наконец все суда были готовы. В торжественной обстановке Качиони привел капитанов к присяге и вручил им «арматорские» патенты, заверенные российским консулом. На судах, получивших новые имена, подняли андреевские флаги. 23 апреля корсарская флотилия, состоявшая теперь из «Северной Минервы», 22-х пушечного «Великого князя Константина» и 16-ти пушечных «Великого князя Александра», «Князя Потемкина-Таврического» и «Графа Александра Безбородко» оставила Кефалонию и легла курсом в Эгейское море.

Поздним утром 30 апреля наблюдатели с салингов фок-мачты «Минервы», курсировавшей с тремя судами флотилии в ожидании добычи у западных берегов полуострова Морея, заметили трехмачтовое судно под турецким флагом. Сблизившись с ним, греки опознали турецкого корсара, безжалостно разорявшего и грабившего христианские прибрежные поселения. Качиони решил атаковать турков, хотя их корабль ничуть не уступал по величине его «Минерве». Увидев русские военные флаги, поняли и турки, кто их противник.

Стараясь избежать боя, турки повернули к берегу Мореи, надеясь укрыться там в одной из бухт. Вскоре, однако, противный ветер заставил их отказаться от этого намерения. Тогда они резко изменили курс и, поставив все паруса, пошли на северо-запад. Изменили курс и суда Ламбро Качиони. Получив в паруса полный ветер, три его легких и быстроходных судна понеслись за турецким корсаром под своими огромными косыми парусами, оставив позади «Северную Минерву». Догнав перед полуднем вражеское судно, они стали расстреливать его паруса из своих мелкокалиберных пушек, стараясь задержать его. После полудня подоспела «Минерва» и с ходу вступила в бой.

Разгорелось жестокое и упорное сражение, ставкой в котором для турков была жизнь. Окружив вражеский корабль, корсары безжалостно расстреливали его: крупные орудия «Минервы» били по корпусу, по батарейной палубе, мелкие пушки легких судов продолжали сбивать рангоут и такелаж, поражали орудийную прислугу. Турки защищались с решимостью людей, которым уже нечего терять. Им во что бы то ни стало, надо было продержаться до наступления темноты, чтобы попытаться уйти под покровом ночи. Раскаты пушечных выстрелов, свист ядер, треск ломающегося дерева, предсмертные крики и стенания раненных разносились под безмятежной поверхностью заштилевшего в лучах заходящего солнца моря.

Бой продолжался пока сгустившиеся сумерки и пелена порохового дыма, белесыми космами плывущего над водой, не скрыли противников друг от друга. Потянулись часы темной, какая только бывает на юге, ночи. Ветра не было, и суда медленно дрейфовали, влекомые слабым течением. Перед рассветом турки, потеряв последнюю надежду на спасение, сбросили за борт 14 медных пушек, половину из бывших на корабле, чтобы они не достались грекам.

Когда в лучах восходящего солнца растаял легкий туман, глазам греков открылся глубоко осевший турецкий корабль с расщепленными мачтами, клочьями обвисших парусов, перебитыми, перепутанными снастями, изрешеченными бортами, шлюпками, обращенными в груды щепок. С «Минервы» сделали несколько выстрелов из пушки. Турки молчали...

Когда корсары поднялись на палубу турецкого корабля, их поразил разгром царивший там. Из 170 человек команды в живых осталось меньше половины, да и те почти все были ранены. Ударами прикладов, пинками турков согнали на верхнюю палубу. Когда Ламбро Качиони со своими офицерами поднялся на борт захваченного корабля, пленники, тесно сгрудившись в окружении нескольких десятков вооруженных греков, ожидали решения своей участи. Качиони отдал безжалостный приказ... Через день в донесении князю Потемкину Ламбро Качиони напишет: «...По окончании военного действия осталось в живых 80 человек, которые так же в отмщение происходящего от их рода вероломства и крови, которое при сем военном, действии скончались некоторые их моих, и словом да увидят другие, что творят, также преданы смерти».

Едва сомкнулась с плеском вода над телом последнего брошенного за борт турка, как начался обряд освящения судна. Затем «на судно был положен» российский флаг. Но воспользоваться захваченным трофеем не пришлось — разбитый корпус, несмотря на старания корсаров унять течь, заполнялся все больше водой. Судно было обречено. По приказанию Качиони корсары стали перегружать на свои суда все, что представляло какую-нибудь ценность: пушки, воинские припасы, продовольствие. Когда снимать с судна было уже нечего, его предали огню. Корсарская же флотилия направилась в ближайший дружественный порт, которым был Занте, для исправления полученных в бою повреждений.

Упомянутое выше письмо к Потемкину, Качиони с явной гордостью закончил словами: «...Уже во всех местах турецких гремит, что Архипелаг весь наполнен военными российскими судами, в Архипелаге же нет больше никаких наших корсаров, только я с маленьким... флотом».

В приведенном фрагменте письма фраза о том, что «в Архипелаге же нет больше никаких наших корсаров», написана Качиони не случайно. До него, несомненно, дошли слухи, что в подобный корсарский рейд собирается выйти на собственном судне мальтийский капитан Гвильельмо Лоренци, выразивший желание служить под российским флагом.

Между тем, в Петербурге решался вопрос об отправлении балтийской корабельной эскадры под командованием адмирала С. К. Грейга в восточную часть Средиземного моря для военных действий в тылу Оттоманской Порты. В Италию был послан генерал поручик И. А. Заборовский, назначенный главнокомандующим российскими силами в Средиземноморье. Заборовский с группой агентов до прихода эскадры Грейга должны были, в частности, «возбудить черногорских и иных им единоплеменных народов поднять оружие противу турков..., отыскать во владениях тосканских корсиканцев, в английской службе находившихся, и отправить их в Сицилию, к флоту капитана Псаро», бывшему российскому посланнику на Мальте. Последнее объясняется тем, что было решено снарядить и содержать на казенный счет особую легкую флотилию, задачей которой являлось нарушение турецких морских перевозок в Эгейском море.

В Петербурге были специально разработаны и изданы «правила для арматеров», плавающих под русским военным флагом. Инструкциями, данными Заборовскому, предписывалось корсаров Ламбро Качиони, которые «за неимением там еще морского начальства причиняют иногда разные своевольства», и «дабы от них вместо грабежа ими производимого, лучшую заимствовать пользу», включить в организуемую легкую флотилию на общих основаниях. Базой казенной флотилии был намечен город Сиракузы.

Обвинения в грабежах в адрес Качиони имели под собой реальную почву. Так в мае он догнал и принудил остановиться для досмотра рагузское купеческое судно. Захватить судно он не посмел, так как знал, что Рагузская республика в войне России и Австрии с Турцией поддерживает нейтралитет. На судне ничего предосудительного обнаружить не удалось, но в тайнике капитанской каюты было найдено 800 червонных. Упустить золото Качиони никак не мог. Ни слезные мольбы капитана, ни его угрозы пожаловаться российскому посланнику при тосканском дворе графу Моцениго не возымели действия, Качиони забрал золото.

Спустя некоторое время Ламбро Качиони через своих осведомителей узнал, что одно из рагузских судов, груженное военными припасами, идет на принадлежащий Турции острой Крит. Качиони устроил на него засаду у берегов этот острова. Однако на этот раз добыча ускользнула: в последний момент рагузскому судну удалось проскочить в порт Кандию под защиту крепостных пушек. «Все мои меры употреблю сыскать такой фальш, - писал раздосадованный сорвавшейся возможностью уличить Рагузскую республику в нарушении нейтралитета Ламбро Качиони в донесении Потемкину от 27 июня, - и тем, довести, чтоб оные рагузцы подпали под наши призы».

В начале лета Качиони получил секретное письмо из Венеции от посланника Мордвинова, в котором сообщалось о трех английских судах, стоящих в Салониках под погрузкой военного снаряжения, предназначенного для доставки в Боснию. Мордвинов советовал перехватить и осмотреть эти суда. Польза от этого была бы двойная: корсары захватили бы богатую добычу, а русское правительство получило бы вескую карту для своей дипломатической игры с Англией. Отказать Мордвинову Качиони не мог, и поэтому отправился со своими судами в Архипелаг, намереваясь перекрыть все вероятные пути между островами. Во флотилии, надо думать, все знали, куда и с какой целью они идут. Турецкие агенты не замедлили сообщить о готовящейся ловушке. Корсарские суда напрасно поджидали в засаде британских купцов с турецкими грузами. Как потом узнал Качиони, эти грузы остались в Салониках, а осторожные англичане пошли совсем другим маршрутом.

Несмотря на отдельные неудачи, флотилия Ламбро Качиони росла так же быстро, как и его слава бесстрашного и удачливого корсара. Но напрасно Каваллар и другие кредиторы ожидали прибытия захваченных призов. В нарушение всех своих клятв и обещаний, Качиони не отправил ни одного из захваченных судов для продажи в Триест. Если судно оказывалось более-менее пригодным к дальнейшей службе, он вооружал его и включал в состав флотилии. К середине июня флотилия Ламбро Качиони состояла уже из 13 вооруженных судов.

Поодиночке или небольшими группами корсарские суда крейсировали в Архипелаге, заходя в поисках добычи далеко на восток вдоль южного берега Анатолии. С одного из судов, бывшего в таком плавании, Качиони получил сведения о небольшой и слабо украшенной крепости Кастель-Россо на одноименном острове, лежащем к востоку от Родоса. Ламбро Качиони решил попытаться внезапно захватить ее, надеясь найти там оружие и запасы продовольствия. Собрав у острова Парос большую часть своей флотилии, он отправился к Кастель-Россо.

На рассвете 24 июня корсары внезапно высадились на берег острова и начали штурм крепости. Осада и обстрел крепости из корабельных орудий продолжались несколько часов. Турки, которых с семьями было в крепости около пятисот человек, опасаясь за жизнь своих близких, в середине дня спустили флаг. Парламентером они выслали греческого митрополита в сопровождении нескольких священнослужителей. Митрополиту с трудом удалось упросить Качиони даровать туркам жизнь и отпустить их с семьями в Анатолию. Греки, которых на острове насчитывалось до четырехсот семей, боялись, и не без основания, что если корсары умертвят турков, то в ближайшем будущем их неминуемо постигнет та же участь от рук турков. Скрепя сердце, Качиони пришлось отказаться от первоначального намерения «некоторых придать смерти во отмщение вероломства от их рода происходящего, а других взять в плен». Получив заверения Качиони, турки передали ключи от крепости и открыли ее ворота. Чтобы все-таки как-то унизить турков и досадить им, Качиони заставил их всех пройти, нагнувшись под своей склоненной шпагой, «чтоб ,- как писал он князю Потемкину 27 июня с борта «Северной Минервы», продолжавшей находиться у Кастель-Россо,- они никогда не забыли победоносное наше оружие». Порох, ядра и большую часть их 27 пушек, захваченных в крепости и пригодных к установке на суда, корсары перегрузили на свои корабли. Крупные же и тяжелые орудия они заклепали и сбросили с крепостных стен в море.

Турецкое правительство для защиты своего судоходства в Эгейском море вынуждено было направить в Архипелаг отряд военных судов. Хотя корабли этого отряда были в основном старыми и относительно небольшими, для корсаров они являлись серьезным противником. В общей сложности, к концу лета число судов турецкой эскадры, достигло 18.

Первый бои корсаров с турецкими военными судами произошел 20 августа 1788 года, когда «Северная Минерва» случайно столкнулась у острова Скарпента с вражеским отрядом из восьми судов. Случившийся перед этим сильный шторм разбросал корсарскую флотилию, и теперь «Минерва» шла одна в сопровождении двух накануне захваченных турецких судов с грузом кофе и других дорогостоящих товаров. Встреча с турками была так неожиданна, что избежать боя не было никакой возможности. Пытаясь спасти свою ценную добычу, Качиони передал сигналом приказ захваченным судам уходить под всеми парусами, а «Минерва» стала готовиться к бою. От турецкого отряда тут же отделились три быстроходных кирлангича и бросились в погоню за бегущими судами. Остальные вражеские суда небольшой линейный корабль, фрегат и три кирлангича, пошли на сближение с «Минервой». За час до полудня грянули первые выстрелы, и сражение началось. Спасительное для корсаров волнение на море, оставшееся от ночного шторма, не позволяло туркам вести меткий огонь.

И корсары, и турки стреляли по парусам, стараясь повредить рангоут и такелаж. К вечеру море успокоилось. Теперь ядра с турецких кораблей все чаще впивались в борта «Северной Минерве», рвали паруса и снасти, ломали рангоут. С каждой минутой уменьшались шансы корсаров остаться в живых. После захода солнца Качиони собрал прямо на палубе совет офицеров. Было решено сжечь «Минерву», как только турки попытаются захватить ее. Взорвать судно было нечем - крюйт-камера была пуста. Около девяти часов, когда пушки «Минервы» делали уже последние редкие выстрелы, а ее экипаж приготовился к самому худшему, турки неожиданно прекратили огонь и стали отходить. Не смея еще верить в свое спасение, корсары смотрели, как медленно тают в темноте наступающей ночи простреленные паруса вражеских кораблей. «...Они возвратились с немалым корабельных снастей убытком, как тогда ж примечено и ныне слышно, да и люди многие побиты,- писал позже Качиони в донесении контр-адмиралу М.С. Мордвинову. - Однако ж и мой фрегат ранен, а более снасти и парусы повреждены от пушечной стрельбы и ружейных пуль». Зато потери в людях были небольшие: из ста пятидесяти человек команды «Северной Минервы» один убитый и четверо раненых.

С приближением времени осенних штормов плавания турецких судов в Эгейском море пошли на убыль. Пора было и корсарам возвращаться в Триест, чтобы там за зимние месяцы отремонтировать суда и подготовить их к следующей кампании.

По пути в Триест корсарская флотилия 20 сентября зашла в Зант, где ее восторженно встречали местные греки. Ламбро Качиони был горд и счастлив. Шутка ли сказать, выйдя ранней весной в поход лишь с одним 28-пушечным кораблем, он вернулся командиром флотилии из 14 вооруженных судов, имея в подчинении полтысячи храбрых и преданных моряков. Настроение ему испортил курьер российского посланника при тосканском дворе графа Моцениго. Курьер доставил пакет, где сообщалось, что он, Ламбро Качиони, впал в немилость Екатерины II, к которой поступили жалобы на грабежи и захват его людьми нейтральных судов, в частности, рагузских. Учитывая, однако, его подвиги в сражениях с турками, он будет всемилостивейшее прощен, если впредь не будет допускать «своевольства и шалостей», будет во всем подчиняться генералу поручику Заборовскому и вернет награбленное добро рагузским купцам. На словах курьер сообщил Качиони, что Заборовский имеет указание императрицы присоединить его вольную флотилию к организуемой на казенный счет флотилии Г.Лоренци, и что в Сиракузах образована под начальством контр-адмирала Гиббса специальная комиссия для расследования по жалобам потерпевших претензий к корсарской флотилии.

«... Что я, как выше значит, впал было в несчастие, причина главная греки,- жаловался Качиони в письме к Н.С. Мордвинову.- Греки! И из оных господа Псаро и Моцениго сии искали всегда поглотить меня и за что! Единственно по ненависти, что я не имея ни одной казенной копейки, сделал таковые дела, как выше значит, а они, употребя немалые тысячи казенных денег на вооружение судов ничего не сделали и в Архипелаге поныне не были».

15 октября все четырнадцать корсарских судов прибыли в Триест и стати в узаконенный портовыми правилами полуторамесячный карантин. Многочисленные кредиторы Ламбро Качиони, потерявшие было надежду вернуть свои деньги, воспряли духом. В Триест также прибыл в качестве полномочного представителя Заборовского бригадир князь В. Мещерский. Цель его приезда состояла в организации ремонта судов корсарской флотилии, чтобы затем отправить их в Сиракузы. Мещерский первым делом обратился к местным властям с просьбой уменьшить срок карантина корсарским судам. Просьба была принята благосклонно - уже 31 октября с них были сняты карантинные ограничения.

Днем раньше Качиони получил письмо от посланника А.С. Мордвинова с настоятельной просьбой прибыть немедля к нему. К вечеру 31 октября он выехал в Венецию. О чем шла речь при встрече корсара и посланника, сейчас трудно судить, но почти с полной уверенностью можно считать, что вопрос о намеченном присоединении корсарской флотилии к казенной был одним из основных, Мордвиновых, по вполне понятным причинам, совершенно не устраивала перспектива передачи корсарских судов в чужие руки, в случае чего они, в лучшем случае, могли рассчитывать лишь на возвращение им денег, затраченных на покупку и вооружение «Северной Минервы».

На вернувшегося через несколько дней в Триест Качиони набросились кредиторы с требованием оплатить давно просроченные платежи. Качиони же отвечал им, что поскольку его флотилия передается казне, то со всеми претензиями по уплате долгов следует теперь обращаться к российскому начальству. Тогда кредиторы взялись за князя Мещерского. Консулы французский, венецианский, неаполитанский и рагузский требовали от князя выплаты денег по долговым распискам Ламбро Качиони. Австрийские купцы и банкиры настаивали на наложении ареста на суда флотилии. Мещерский, имевший весьма ограниченную сумму денег, к тому же предназначенных на исправление судов флотилии и снабжение их продовольствием для плавания в Сиракузы, вынужден был значительную ее часть выдать на покрытие самых экстренных долгов Качиони.

Нанятый Мещерским в местном адмиралтействе корабельный мастер вместе с Ламбро Качиони осмотрел суда. Ведомость повреждений и расчет стоимости их исправления повергли Мещерского в отчаяние. Он отправил Заборовскому донесение об острой нехватке денег, а пока распорядился вести работы по устранению лишь тех повреждений, без исправления которых суда вообще не могли идти в море. Четыре судна, бывшие в наихудшем состоянии, он намеревался вообще разоружить и оставить в Триесте, а людей с них перевести на другие суда.

К этим осложнениям прибавились вспыхнувшие волнения среди экипажей корсарских судов, требовавших выплаты положенного им жалованья, которого они не получали уже несколько месяцев. Качиони, верный своей политике, отправлял капитанов и матросов к Мещерскому, ссылаясь опять же на то, что теперь за все должна платить казна.

Весьма правдоподобно, что эти волнения были инспирированы самим Ламбро Качиони и его ближайшими сподвижниками, знавшими об отсутствии денег у Мещерского и Заборовского, и старавшихся таким образом заставить их отказаться от принятия корсарской флотилии в казенное ведомство.

Дальнейший ход событий в Триесте, приведший к аресту Ламбро Качиони, весьма красноречиво описан в рапорте В. Мещерского от 24 января 1789 года, выдержки из которого приводятся ниже.
«..Майор Ламбро Качиони неоднократно покушался как сам, так и через знакомцев своих уговаривать меня, и просить, чтобы не посылать его в Сиракузы, а отправить прямо в крейсерство, но как я всегда отвечал, что сего сделать невозможно, и чем более настоял я, в сем ответе, тем менее примечал попечения в нем о скорейшем исправлении судов.... Наконец, когда все было окончено и все суда уже вышли на рейд, ожидая первого способного ветра, чтобы сняться с якоря, майор пришел к консулу нашему, сказал, что он знает, что ему все изменят, и что я сказал, что от него отымут его флотилию, почему он мне не повинуется и в Сиракузы не едет, и кричал таким голосом., что привел консула в великое замешательство...

Призвав тотчас майора к себе, старался вывести его из сего заблуждения..., но Ламбро Качиони вместо повиновения должного и признания своего проступка, сказал, мне, что он меня не слушает и не повинуется и в Сиракузы не едет, что отказывается от флотилии, отказывается от команды и от всего.

... На другой день… Ламбро Качиони пришел к консулу нашему, бросил ему на стол бумагу, и не хотя выслушать от него ни слова, вышел от него вон. Бумага сия содержала в себе на меня протест и наполнена дерзкими выражениями жалоб, в заключение оной объявляет, что находится в военном порте, и что уже предал себя покровительству императора. Потом пришел прямо к губернатору, которому представил письменное о сем объявление, и просил принять его в службу и покровительство императора. Губернатор отказал ему принять сие прошение и купно с командующим генералом старался обратить его к должности, уговаривая и советуя дружески, но он не только не хотел внимать благоразумным их советам, сказал им, что он не русский, а грек, и потому ничем российской императрице не обязан и никакому российскому начальнику не повинуется, а притом, ежели захочут употребить над ним какое насилие, то он имеет много людей на своей стороне. После чего собрал к себе сколько мог капитанов сих судов и матросов, внушая им, чтоб они моим приказаниям никак не повиновались и на суда свои отсюда бы не ходили и знали бы только его одного. Потом, вышед на площадь города, кричал во весь голос, что я хочу отнять его флотилию, что хочу его и людей всех его погубить, что мне прислано от двора пятьдесят тысяч червонных для награждения им, но я оные похитил, присвоив себе, и не дал им ничего, и таковыми разными средствами подвигал их к бунту.

Узнав о сем, я пошел немедленно к губернатору и просил, чтоб повелело было его арестовать... Видя, что не мог словестно убедить губернатора и командующего генерала арестовать его, подал о том письменно ноту, на которое последовало решение удовлетворить мое требование и его арестовать. Созвав потом, к себе всех капитанов, требовал от них отзыва, кто повинуется идти в Сиракузы, но как они уже были от него предупреждены внушением, что кто из них будет повиноваться моим повелениям, тот не получит ничего за все время их службы и должной им из призов части. Почти все отказали, исключая, тех, которые я вчерашнего дня под командою Петра Алесизополя отправил в Сиракузы.

...В требовании кредиторов я подозреваю общее с ним согласие. Он и поныне продолжает, будучи под арестом свои деяния, подает на меня протесты и поощряет своих людей требовать освобождения его...»

Между тем окончился период зимних штормов. Турецкие шамбеки, чектырьме, габары, кирлангичи снова плавали в водах Архипелага, а корсары продолжали оставаться в гавани Триеста, отказываясь выходить в море без Качиони. И уж ни под каким видом корсарские капитаны не собирались идти в Сиракузы, где контр-адмирал Гиббс только и ждал их прихода, чтобы отобрать патенты.

Все, в общем, привело к тому, что в тюрьме Ламбро Качиони пробыл недолго. По распоряжению генерал-поручика Заборовского он был освобожден и вновь назначен начальником своей флотилии, которая стала называться «легкой российской флотилией». Заборовскому пришлось пойти на компромисс: оставив флотилию полностью в руках Качиони, он потребовал от последнего обещания подчиняться во всем, что касается боевых действий, контр-адмиралу Гиббсу.

Поскольку флотилия фактически осталась собственностью Качиони, он должен был вернуть казне деньги, которые были израсходованы на ремонт и снабжение его судов Мещерским. В счет этой суммы Качиони обязывался снабжать в случае необходимости казенную флотилию продовольствием, людьми, военным снаряжением.

8 апреля 1789 года легкая флотилия в составе девяти судов под командованием Ламбро Качиони оставила Триест и вышла в море. Перед отходом майор обстоятельнейшим образом описал свои триестские злоключения в рапорте князю Потемкину. Светлейший не оставил без внимания жалобу отважного предводителя корсаров. Учитывая успехи его флотилии в прошедшую кампанию, и желая как-то вознаградить Качиони за гонения со стороны местного командования, а главное, для поднятия боевого духа перед грядущими сражениями, Потемкин произвел Качиони в подполковники. Правда, сам Качиони узнал об этом не скоро.

Из бурных событий прошедшей зимы, едва не стоивших Качиони флотилии и свободы, он, надо думать, сделал вывод о необходимости подыскания надежного пристанища для своих судов и людей, куда не могли бы дотянуться ничьи «дружеские» руки, Качиони решил обосноваться на турецкой территории, захватив один из небольших островов Архипелага. Здесь, оставаясь формально под российским командованием, корсары оказывались практически недосягаемыми для всех кроме, разве турков. А их Качиони боялся меньше всего. Поэтому флотилия из Триеста направилась прямо в Эгейское море, где 17 апреля корсары заняли остров Зеа, «порт которого,- как считал Качиони,- при вступлении в Архипелаг есть лучший из всех прочих островов для учинения сопротивления». На Зеа корсары построили батареи, склады, небольшую верфь для мелкого ремонта судов.

Почти одновременно с корсарской флотилией из Сиракуз в море вышел еще один отряд из шести вооруженных судов. Два из них были из состава казенной флотилии, а четыре других являлись теми корсарскими судами, которые Мещерскому удалось отправить из Триеста в Сиракузы. Командование этим отрядом контр-адмирал Гиббс поручил завербованному на русскую службу французу лейтенанту де Шаплету. Три самых крупных корабли казенной флотилии, именовавшихся в документах фрегатами, находились еще в Мессине, где под присмотром Г. Лоренци они ремонтировались, готовясь к первому своему походу в Архипелаг.

В соответствии с планом генерал-поручика Заборовского, корсарская и казенная флотилии должны были встретиться в море, и затем одним отрядом отправиться в северную часть Эгейского моря. Там предполагалось суда флотилий развернуть цепью от Афонской горы до малоазиатского берега для блокирования Дарданелльского пролива и пресечения доставки в Константинополь продовольствия.

Отряд де Шаплета по пути в Архипелаг осмотрел морейский берег. В одной из бухт была обнаружена построечная площадка с почти уже готовой к спуску на воду крупной 36-пушечной шамбекой. Де Шаплет под прикрытием корабельных пушек высадил на берег десант, который сжег это судно, предназначавшееся для турецкого флота. Нa подходе к Негропонту российские суда встретили турецкий 20-пушечный кирлангич. Удача сопутствовала де Шаплету: кирлангич был потоплен. Затем суда отряда обстреляли из корабельных орудий порт Кристо, где было, судя по рапорту Гиббса князю Потемкину, «побито турок до двухсот человек».

Активизация действий российских флотилий в Эгейском море принудила турецкие власти послать туда эскадру из трех небольших линейных кораблей и семи других военных судов. Первым с турецкой эскадрой встретился де Шаплет. Три дня его легкие суда крейсировали в виду турецкой эскадры, а затем ушли на соединение с отрядом Лоренци, находившимся уже на подходе к Архипелагу.

Получив от де Шаплета сведения о численности и местонахождении вражеской эскадры, Гвильельмо Лоренци отправил нарочного на посыльном судне к Ламбро Качиони с приказом присоединиться к его флотилии. Качиони со своими корсарами в это время находился на острове Зеа. Спеша соединиться с ними, Лоренци решил идти прямо к Зеа. Однако на пути туда он встретил турецкую эскадру, состоявшую теперь уже из трех линейных кораблей, четырех фрегатов, пяти кирлангичей, и двух полугалер.

Силы противников были явно не равны, но Лоренци, надеясь на скорый подход флотилии Качиони, решил не уклоняться от боя. Российская флотилия и турецкая эскадра маневрировали, стараясь выиграть ветер и занять благоприятную для боя позицию. При каждом удобном случае противники обменивались залпами, в большинстве своем безвредными, служившими, скорей, для поднятия боевого духа экипажей, чем для поражения врага. Весь день и наступившую ночь противники провели в таком маневрировании. Утром следующего дня Лоренци решился начать сражение имевшимися у него в наличии силами. На грот-мачте флагманского корабля был поднят сигнал: судам флотилии лечь в линию баталии. Вялый и осторожный бой продолжался без какого-либо успеха около трех часов, после чего противники разошлись.

Вскоре с той стороны, куда ушла турецкая эскадра, донеслись глухие отзвуки пушечных выстрелов. Сомнений быть не могло: в бой вступили корсары Ламбро Качиони. На судах казенной флотилии спешно поставили все паруса, но слабый ветер еле передвигал суда. Постепенно отголоски далекого сражения утихли. К исходу дня к казенной флотилии пришло посыльное судно из вольной флотилии, подтвердившее догадку, что корсары напали на отходившую турецкую эскадру. Справиться с крупными вражескими кораблями легким корсарским судам было не под силу, и постреляв по неприятелю с дальней дистанции, корсары вернулись к себе на остров Зеа. Туда же направилась и казенная флотилия.

При подходе к острову отряда Лоренци его встретило вышедшее навстречу посыльное судно, капитан которого объявил требование Качиони не входить в порт. В противном случае пушки, установленные на береговых укреплениях откроют огонь. Делать было нечего, и Лоренци приказал своей флотилии лечь в дрейф, а сам на шлюпке отправился на берег. Там его встретило буйное веселье. Музыка, пьяные выкрики, смех неслись со всех сторон. Как оказалось, Ламбро Качиони праздновал свое бракосочетание. Лоренци удалось все же встретиться с предводителем корсаров и уговорить его немедленно выступить против турецкой эскадры.

Казенная и вольная флотилии, впервые соединившись в один отряд, поплыли к острову Тино. От встреченного греческого судна удалось получить достоверные сведения, что неприятельская эскадра находится на рейде у острова Самос, где турецкие корабли устраняют повреждения, полученные в недавних стычках с российскими флотилиями. Греческий капитан сообщил также, что турки получили подкрепление: к Самосу прибыли недавно еще четыре фрегата и две шамбеки.

Лоренци собрал на борту своего судна военный совет, на который прибыл и Ламбро Качиони с несколькими своими офицерами. План нападения на турецкую эскадру, предложенный Гвильельмо Лоренци, предводителем корсаров был встречен в штыки. Качиони во всеуслышание заявил, что ничьих указаний и советов он не примет, хотя бы они и исходили от самого графа Орлова-Чесменского, что это он прислан князем Потемкиным начальствовать в Архипелаге, и что ответ в своих действиях он будет давать самой государыне. Военный совет тут же перерос в скандал. Лоренци и Качиони, не слушая один другого, старались криками и бранью доказать свое главенство. Выйдя на палубу. Качиони продолжал кричать, требуя возвращения своих четырех судов, включенных в состав казенной флотилии. Потом он стал предлагать столпившимся вокруг матросам переходить к нему на службу, обещая платить им намного больше, чем они получали у контр-адмирала Гиббса. Опасаясь, что команды его судов соблазнятся обещаниями Качиони, Лоренци поспешно отделился от корсарской флотилии.

Тем временем неприятель получил еще подкрепление: из Мраморного моря прибыло несколько небольших вооруженных судов. Теперь турки располагали в Архипелаге флотом из тридцати шести военных судов различной величины. Лоренци получив эти сведения, вновь собрал военный совет. Командиры судов его флотилии письменно, как этого потребовал Лоренци, опасавшийся, что потом его обвинят в трусости, изложили свое категоричное мнение о безрассудности открытых военных действий против неприятельского флота после отделения корсарской флотилии.

Казенная флотилия еще некоторое время крейсировала в Архипелаге, пока не исчерпался скудный запас продовольствия, бывший на судах. Затем она вернулась в Сиракузы. В море эта флотилия так уже и не вышла до конца года. В донесении князю Потемкину Гиббс сообщал; «...Что принадлежит до казенной флотилии, ... не получив я ни с какой стороны на требования мои помощи деньгами, не нахожу себя в состоянии не только оную вооружить, но не нахожу средств содержать оную в порте».

Турки, тем временем, решили одним ударом покончить с так досаждавшей им корсарской флотилией, напав на нее врасплох во время стоянки в ее убежище у острова Зеа. И это им почти удалось. Греческие наблюдательные посты неожиданно обнаружили на рассвете многочисленный турецкий отряд почти у берегов острова. Однако корсарские суда, за исключением одного, успели выскочить из бухты и рассыпаться по морю, прежде чем турки заблокировали выход. Одним из последних через кольцо вражеских судов прорвался Ламбро Качиони на «Северной Минерве», у которой турецким ядром была повреждена грот-мачта. Оставшееся в порту судно корсары подожгли, чтобы оно не досталось неприятелю. Легкие турецкие суда вошли в порт и высадили десант. Турки не щадили никого. Под пулями и ятаганами падали женщины, старики, дети. Несколько дней стояла эскадра у Зеа. Турки обшаривали остров, заглядывая во все пещеры и расщелины в поисках спрятавшихся греков, грузили на свои корабли богатую добычу; оружие, припасы, продовольствие - все, что было захвачено корсарами в их походах и хранилось на острове. Укрепления, построенные корсарами, турки срыли, а находившиеся там пушки перевезли на свои суда.

Качиони собрал свою флотилию в Занте. Озлобленный постигшей его неудачей, он отправил все свои суда, кроме «Северной Минервы», требовавшей серьезного ремонта, «промышлять по их воле и не взирая ни на какой флаг».

Отношения между командованием казенной флотилии и Ламбро Качиони обострились до крайности. В ноябре контр-адмирал Гиббс отправил Потемкину донесение с обвинениями в адрес Качиони, где, в частности, писал: «...Греков разоряет и нейтральным судам делая обиды ежевременно умножает на себя жалобы, из коих получил я вторично уже, присланную при письме именем его величества неаполитанского. Жалоба сия заключает в себе, чтоб майор Ламбро возвратил отнятые суда, у некоторых греков, коих послал я с ордером, к нему рассмотрев прежде комиссиею правоту их жалобы, но майор Ламбро вместо удовлетворения высек двух из них нещадно и отпустил, сказав публично, вот, сколько я повинуюсь повелениям адмирала Гиббса.

...Старался я соблюдать всевозможную подробность во всех моих наставлениях и повелениях, кои майор Ламбро не с пренебрежением, но с ругательством принимая, давал знать о том всем, называя себя начальником ни от кого не зависящим, выдавая приказы по многим островам архипелажским, угрожая через оные разорить до основания всех, кто без его ведома казенной флотилии сделает помощь».

Казенная флотилия для ремонта и подготовки к следующей кампании 1790 года перешла из Сиракуз в Триест. Туда же отправился генерал-майор Псаро, принявший командование этой флотилией.

В последних числах января нового 1790 года контр-адмирал Гиббс, продолжавший оставаться со своим штабом в Сиракузах, получил от Псаро сообщение о скорой готовности флотилии, к выходу в море. 4 февраля контр-адмирал отправил к Качиони армейского капитана Е.Палатино с ордерами и инструкциями, предписывающими корсарской флотилии ожидать у Петаллы прибытия генерала Псаро для дальнейших совместных действий против неприятеля.

Прошедшую зиму Ламбро Качиони провел на острове Итака, родине легендарного Одиссея. Остров располагал удобной гаванью и был прекрасным и надежным убежищем от многочисленных кредиторов и агентов контр-адмирала Гиббса. Находясь под формальной защитой законов Венецианской республики, которой принадлежали Ионические острова, и, что для Ламбро Качиони были особенно важно, под непосредственной опекой полномочного посланника в республике министра А. С. Мордвинова, он мог без опаски заниматься подготовкой и вооружением своих судов перед новыми походами в Архипелаг.

Прибывший на Итаку Палатино уже не застал там корсарскую флотилию. Еще 28 января она ушла в Эгейское море. Посланец Гиббса отправился за ней вдогонку. Только через два месяца, после долгих мытарств и приключений, ему удалось настигнуть «Северную Минерву» у острова Зева, где Качиони принялся вновь восстанавливать срытые турками укрепления. Передав предназначенные Ламбро Качиони бумаги и видя его решительное нежелание идти в подчинение генералу Псаро, капитан Палатино принялся за уговоры и угрозы, пугая предводителя корсаров гневом императрицы. Качиони в присутствии всех своих офицеров клятвенно заверил Палатино в «повиновении воле ее императорского величества», но идти на соединение с казенной флотилией наотрез отказался. В подтверждение своей преданности России, Качиони показал Палатино полученное примерно месяц назад письмо, написанное неким С. Маврогени по поручению капитан-паши Гази Хусейна. В этом послании капитан-паша от имени султана предлагал Качиони перейти на турецкую службу со всем его войском, обещая за это всем полное прощение, самому же Качиони титул бея и любой, на его выбор, остров в Эгейском море в вечное его и его потомков владение. В противном случае капитан-паша грозился разорить и умертвить всех живущих в Греции родственников Качиони.

В первых числах мая Ламбро Качиони получил от своих лазутчиков сообщение, что у острова Сикро находится турецкая эскадра. Не долго раздумывая, Качиони решил ее атаковать, надеясь сполна рассчитаться с турками за свое прошлогоднее поражение у острова Зеа. Его совершенно не останавливало обстоятельство, что вражеская эскадра насчитывала двадцать три корабля разной величины, а его флотилия состояла только из семи судов, среди которых самым крупным кораблем была «Северная Минерва».

Утром 5 мая наблюдатели с корсарских судов заметили вдали верхушки парусов идущей контр-курсом турецкой эскадры. Противники сошлись в полдень близ острова Андрос, и начался бой, длившийся без какого-либо успеха весь день. С наступлением темноты эскадры разошлись. Не имея на судах сколько-нибудь серьезных повреждений, Качиони решил с рассветом вновь атаковать неприятеля, несмотря на заметно уменьшившийся запас пороха и снарядов. Однако наступившее утро принесло неожиданность, оказавшуюся для корсаров роковой. На месте отдалившейся вражеской эскадры корсары увидели пришедший ночью на помощь туркам отряд из одиннадцати алжирских судов, которые тут же пошли на сближение.

Алжирцы были не чета туркам. Опытные и отважные моряки, пираты с многовековыми традициями, державшие в страхе все Средиземноморье, они умели сражаться ничуть не хуже корсаров. В полдень, когда алжирцы почувствовали, что огонь корсаров стал ослабевать из-за нехватки боеприпасов, они пошли на абордаж. Несмотря на яростное сопротивление, алжирцам удалось захватить три судна. Не желая, чтобы поврежденная «Минерва» досталась врагу, Качиони приказал поджечь корабль, а сам с оставшимися в живых членами команды перешел на подошедший к борту кирлангич. Этому и еще одному быстроходному судну удалось оторваться от преследования и уйти. Последний из оставшихся корсарских кирлангичей, на котором находился и Егор Палатино, продолжал отстреливаться, отходя к Андросу. Уже в темноте; стали под берегом на якорь. На судне не оставалось ни ядер, ни пороха. Корсары, не подчиняясь ни приказам капитана, ни уговорам Палатино дождаться ветра и попытаться, пользуясь темнотой, уйти, стали прыгать за борт и добираться вплавь к близкому берегу. Поняв, что экипаж не удержать, капитан кирлангича приказал стрелять в днище, намереваясь затопить судно. Но оно осело на мелкое дно, и утром было захвачено алжирцами.

Поражение у Андроса, где Ламбро Качиони потерял «Северную Минерву», четыре легких судна и около двухсот человек, было для него тяжелым ударом. В донесении Потемкину, которое светлейший получил в июле, Качиони постарался, но возможности, сгладить последствия этого поражения и заверил князя, что исправь оставшиеся суда, вскоре опять выйдет в крейсерство в неприятельские воды. Храбрый до безрассудства грек, нападавший на своих небольших судах на регулярные морские силы Турции, импонировал князю. Стараясь поддержать Качиони после разгрома у Андроса, вдохновить его на продолжение активной борьбы с турецким судоходством, а заодно показать, как российское правительство высоко ценит тех, кто ему верно служит, Потемкин 20 июля обратился к Екатерине II с просьбой о пожаловании Ламбро Качиони в полковники. Уже 29 июля императрица подписала указ: «В награждение усердной службы подполковника Ламбро Качиони отличной его храбрости и мужества неоднократно оказанных в сражении с турецким морским вооружением всемилостивейше пожаловали мы его в полковники».

12 сентября 1790 года Ламбро Качиони за свои подвиги был награжден военным орденом Св. Георгия 4-ой степени.

Так закончилась самая яркая страница в действиях вольной корсарской флотилии и жизни ее бесстрашного предводителя. Но впереди его ожидало еще много драматических событий. Впереди были попытки возрождения флотилии и рискованные плавания в водах Архипелага, прибытие из России от князя Потемкина нового командующего генерал-майора В. С. Томары и объединение судов корсарской и казенной флотилий в один отряд под началом Ламбро Качиони. Впереди было еще известие о победе России в войне с Турцией и Ясский мирный договор, ставший причиной раскола флотилии и приведший к мятежу той ее части, которая под предводительством Ламбро Качиони отказалась сложить оружие и стала на свой страх и риск продолжать ставшие теперь уже пиратскими действия против турецких и нейтральных судов.

Потеряв покровительство России, оказавшись, вне закона, Качиони вынужден будет уйти со своими судами в Майну, где осенью 1792 года турецкая эскадра безжалостно уничтожит ненавистную корсарскую флотилию. Качиони удастся бежать, но погибнет его старший сын, а жена с малолетними детьми попадут в руки турков. Потом будут долгие месяцы скитаний в горах Албании, в течение которых влиятельные сторонники Качиони будут писать в Петербург прошения и ходатайства о его прощении, и Екатерина II, вспомнив его былые заслуги, позволит ему возвратиться в Россию.

В 1794 году он прибудет через Константинополь в Николаев и встретится с вице-адмиралом Н. С. Мордвиновым, вновь назначенным после «потемкинской» опалы председателем Черноморского адмиралтейского правления. Мордвинов через последнего фаворита престарелой императрицы П. Зубова добьется разрешения на приезд Качиони в столицу, в надежде, что удастся доказать специальной правительственной комиссии, занимающейся разбором средиземноморских дел, законность действий корсарской флотилии и добиться выплаты вознаграждения за захваченные и потопленные турецкие суда. Свыше двух лет проведет Качиони в Петербурге, давая показания, составляя прошения, обивая дороги влиятельных сановников. Его имя станет известным во всех модных салонах, и модный художник Лампи-сын напишет его портрет, а также портрет его красавицы жены.

Уже после смерти Екатерины ІІ ее царственный сын Павел І особым указом утвердит решение комиссии о выплате Качиони денежной компенсации в сумме 576 тысяч рублей. Другим указом Павел I определит бывшего предводителя корсаров, переименованного из полковников в капитаны первого ранга, в Черноморский гребной флот. Затем начнется судебная тяжба с Н. С. Мордвиновым и его компаньонами, пожелавшими получить свою долю из той немалой суммы, что досталась Качиони. Будет еще покупка имения в Крыму и тихие годы береговой службы, которым подведет черту скупая строка в «Общем морском списке»: «...Находился в Одессе. Скончался в начале царствования Александра І».

В заключение позволим высказать предположение, суть которого относится, может быть, не столько к истории, сколько к литературе.

В творческом наследии великого английского поэта Джорджа Гордона Байрона есть несколько известных произведений, героями которых являются вожаки корсаров. Это, прежде всего, «Корсар», одна из созданных в 1813-1816 годах романтических «восточных поэм», и «Дон-Жуан» - монументальный реалистический роман в стихах, написанный в 1818-1824 годах. Общеизвестно, какую огромную роль в создании этих произведений сыграли впечатления, полученные поэтом во время его двухлетнего путешествия (1809-1811 гг.) по странам Средиземноморья: Португалии, Испании, Албании, Греции и Турции.

В бурную историю Средиземноморья, начиная с античных веков, кровавой нитью вплетена история морского пиратства. Десятки и сотни имен, удачливых и беспощадных морских разбойников разных национальностей, хозяйничавших во все времена в Средиземном море, хранят анналы истории пиратства. Уже сам этот факт, на первый взгляд, достаточен для объяснения появления образов корсарских вождей в произведениях Байрона. И, видимо, поэтому исследователи творчества великого поэта не отождествляли вожаков корсаров с реально существовавшими лицами, а видели в них только отвлеченные образы мятежных, свободолюбивых личностей, бросивших вызов обществу, богу, судьбе и ставших на путь непримиримой борьбы, мести, преступления.

Однако вспомним, что поэт побывал в местах, где гремела слава российских корсаров, спустя примерно два десятилетия, когда были еще свежи и ярки воспоминания о бесстрашном Ламбро Качиони, и были живы многие из его сподвижников. Беспримерная война корсаров с турками, обрастая вымыслом и превращаясь постепенно в легенду, не могла не оставить глубокий след в памяти греков. В каждом греческом городке и селении, где побывал Байрон, он наверняка слышал рассказы о подвигах Ламбро и его товарищей. И, видимо, совсем не случайно в третьей песне «Дон-Жуан» вожак пиратов носит имя Ламбро. Так же как не случайно Байрон поместил пиратский поселок на безымянном острове, где-то в Архипелаге, в чем явно прослеживается параллель с базой корсаров на острове Зеа.

Уместно также отметить, что действия романа «Дон-Жуан», вообще отличающегося высокой степенью реалистичности изображаемых конкретно-исторических лиц и событий, хронологически отнесены к концу XVIII века, то есть примерно ко времени действий российской корсарской флотилии в Архипелаге.

Сам Байрон не раз подчеркивал точность своих описаний. В письме к Мерри 2 августа 1821 года поэт писал: «Почти все в «Дон-Жуане» взято из действительной жизни, моей собственной или чужой».
Даже в «Корсаре», при всей неконкретности лирико-эпического повествования, можно выделить два обстоятельства, являющихся отголосками событий, происходивших в Архипелаге: во-первых, и в этой поэме пиратское гнездо поэт поместил на острове, и, во-вторых, противником корсаров были турки.

И, наконец, обратимся к «Абидосской невесте», написанной Байроном в 1813 году, где есть такие строки:
...в чаянии свобод
Здесь Ламбро гордые сыны
С друзьями чертят план войны, —
Сев у костра летят мечтою
Сиять с райев гнев их роковой.


В примечании к этой поэме Байрон дает знаменательную справку: «Ламбро Канцони, грек, знаменитый своей борьбой в 1789-90 гг. за независимость своей родины. Покинутый русскими, он сделался пиратом... Он, и Рига - две самых великих греческих революционера».

Таким образом, есть все основания утверждать, что российский офицер, георгиевский кавалер Ламбро Качиони, с его бурной, полной превратностей, взлетов и падений жизнью, послужил, пусть и не в полной мере, прототипом при создании Байроном образов корсарских вожаков. Так имя российского корсара Ламбро Качиони осталось жить в произведениях великого английского поэта, получив всемирную, но анонимную известность.

Сацкий А.Г.
кандидат технических наук (Николаев)

Джерело інформації: Летопись Причерноморья. Литература, история, археология - №6 - Херсон, 2006

Напишіть свій коментар

Введіть число, яке Ви бачите праворуч
Якщо Ви не бачите зображення з числом - змініть настроювання браузера так, щоб відображались картинки та перезагрузіть сторінку.