on-line с 20.02.06

Арт-блог

13.05.2015, 09:45

May

Random photo

Voting

???

Система Orphus

Start visitors - 21.03.2009
free counters



Calendar

    123
45678910
11121314151617
18192021222324
25262728293031

News

01.08.2015, 13:17

Crazzzy Days

13.05.2015, 09:52

den-evropyi-v-hersone---2015

> People > CULTURE > Falz-Fein Edward Aleksandrovich > В карликовом раю.

В карликовом раю.


02.04.2003

Эдуард РОЗЕНТАЛЬ (Массачусетс)

Для меня, человека, воспитанного в советском духе и в то же время хорошо знающего Европу, многое в Америке кажется, мягко говоря, своеобразным. Ну вот, скажем, любовь публично считать деньги в чужом кармане. Просто поразительно, с каким упоением средства массовой информации смакуют цифры миллиардов и миллионов долларов в карманах у того или иного политика, бизнесмена, актера, спортсмена и т.д.

Впрочем, то, о чем я хочу поделиться с читателем, ровно никакого отношения к вышесказанному не имеет. Просто я услышал недавно по радио очередную сводку рейтинга самых богатых в мире глав государств. Мое внимание привлекло имя занимающего в этом списке почетную вторую строку Ганса-Адама Второго, правителя страны, где на сведения о денежных доходах существует негласное табу. Вот об этой стране, в которой мне довелось побывать несколько раз, и пойдет речь.


«Подарок от Бога»

Тут надо глядеть в оба, поскольку многие проскакивают на автомобилях границу этого суверенного государства, не замечая пограничного столба. Меня на сей счет предупреждали, но я тоже проскочил, заметил его в самый последний момент, когда он уже остался позади. Притормозил и подал машину задним ходом.

На столбе — красно-синий герб с изображением золотой короны. И надпись: «Фюрстентум Лихтенштейн». Княжество Лихтенштейн. Экзотический карлик, чьи почтовые марки мы ценили в детстве наравне с такими же экзотическими Сан-Марино и Андоррой. До сих пор помню священный трепет, с каким касался пальцами выпуклого княжеского герба на маленькой бордовой марке. Потом я потерял интерес к маркам, но неизъяснимое чувство, связанное со словосочетанием «Фюрстентум Лихтенштейн» осталось. Он казался краем земли, этот сказочный карлик. Он и впрямь карлик, его территорию, расположенную между Швейцарией и Австрией, можно пересечь на машине за каких-нибудь полчаса. Да и возник он как в сказке.

Жил-был губернатор Богемии Шарль фон Лихтенштейн, верноподданный короля Рудольфа Второго из рода Габсбургов. В начале семнадцатого столетия за какие-то особые заслуги перед династией ему был пожалован наследственный титул князя. А имперскому князю «по должности» причиталась солидная земельная собственность. Ее приобрел на окраине империи наследник князя Шарля Адам-Андреас, тоже фон Лихтенштейн, который купил землю Вадуц и Шеленберг в верховьях Рейна. За сумму, которая нынешним лихтенштейнцам кажется смешной.

В 1719 году эта территория была провозглашена княжеством, вассальным от Священной Римской империи. В таком состоянии оно просуществовало почти сто лет. Пока в начале девятнадцатого века Наполеон не объявил его, тоже за какие-то особые заслуги, суверенным государством.
Суверенному государству полагалось иметь собственную армию и гимн. Армия в количестве восьмидесяти штыков просуществовала недолго и была расформирована за неимением внешних врагов. Гимн остался:

Подарок от Бога на берегах Рейна,
Пусть живет всегда страна,
Свободная и счастливая,
С любимым князем
И верными ему гражданами.

Сочинил слова гимна немецкий монах Йох. А поется он на мотив английского «Боже, храни короля!» Что же касается внешней и внутренней политики Лихтенштейна, то тут звучат в основном швейцарские мотивы. Берн представляет эту страну в международных делах, и в ее столице, Вадуце, только одно посольство — швейцарское. Государственной валютой служит швейцарский франк.


Тишь да гладь.
Княжество Лихтенштейн.

Почему я назвал свой очерк «В карликовом раю»? Ну, с «карликом» вроде бы все ясно, могу еще, правда, добавить к уже сказанному, что население его составляет всего около тридцати четырех тысяч человек. Притом, что страна имеет в своем активе, по разным источникам, от пяти до семидесяти тысяч промышленных предприятий! Впрочем, об этом позже. Сейчас о «рае».
Я назвал Лихтенштейн раем вовсе не потому, что его основал Адам Первый. И не потому, что страна изобилует райскими кущами, ее ландшафт состоит сплошь из суровых гор. Да и погодные условия не из лучших. Но вот что здесь чисто ангельское, так это гражданский климат. Тишь, гладь и божья благодать.

Никто не шатается по улицам с плакатами протеста и не требует никакой демократии. Она тут налицо. Правда, весьма своеобразная. Я бы назвал ее патриархальной, семейной. С рудиментами закоренелых традиций, которые несколько омрачают идиллию. Так, например, женщины здесь получили право голоса только в 1984 году. Но и сегодня в некоторых коммунах им не дают слова в решении каких-нибудь местных проблем. Подобное можно отнести к остаточной силе инерции, которая, кстати, наличествует во всех порах этого карликового государственного организма.


На паритетных началах.

По конституции князь не зависит от воли народа и наследует свой титул монарха автоматически. Для этого достаточно просто быть старшим сыном правителя. Но и народ не ходит под князем, который, «хотя и властвует, но не управляет», — такова общеупотребительная формула. Иначе говоря, князь и народ руководят государством на паритетных началах. Раз в четыре года граждане страны, достигшие двадцати лет, дружно идут к избирательным урнам, чтобы отдать свои голоса какой-либо из двух политических партий. А поскольку граждане в массе своей сами состоят в этих партиях, то голосуют по существу за себя. Лидер парламентского большинства — а всего в Диэте (так называется местный парламент) заседает 25 депутатов, — становится с благословения князя председателем правительства. Князь же утверждает и лидера оппозиции.

Внешне это несколько напоминает британское законодательство, однако здесь конституционный ритуал выглядит гораздо душевней и ближе к народу. Во время летних карнавалов по улицам Вадуца проносят огромный герб из живых цветов — как напоминание о том, что Лихтенштейн — монархия. И тут же, на улицах, князь и члены его семьи водят хороводы и поют народные песни вместе с «верными гражданами». Да, чуть не забыл: своей властью князь еще осуществляет арбитраж и присваивает особо отличившимся подданным почетную приставку «фон» перед именем, а также титулы графа и барона.


Барон Фон Фальц-Фейн.
Эдуард фон Фальц-Фейн.

Случаю было угодно, чтобы первым «фоном», с которым я познакомился здесь, оказался барон, прекрасно владеющий русским языком. Прогуливаясь по Вадуцу, я обратил внимание на симпатичную виллу, фронтон которой был украшен надписью: «Аскания-Нова». По-русски. Нажал на кнопку звонка. Дверь открыла служанка, занимавшаяся уборкой помещения, сказала, что хозяин сейчас в своем магазине на торговой площади. Хозяином оказался хорошо ныне известный в России барон Эдуард фон Фальц-Фейн. Он искренне обрадовался человеку из далекой родины предков и охотно поведал о себе:

— Почему Аскания-Нова? До революции семья наша владела землями в этом уголке Украины. Только не подумайте, что у меня есть какие-нибудь территориальные претензии к вашей стране, ни Боже мой. Родители привезли меня в Лихтенштейн, когда я был еще ребенком, и я очень привязан к своей новой родине. И благодарен им за то, что они не дали мне забыть русский язык. Читать в подлинниках Толстого, Пушкина, Достоевского — великое благо. И еще я доволен, что ваше правительство создало в Аскании заповедник, не люблю, когда травят зверей и природу.

Приехав в Москву, я поведал об интересном бароне Юлиану Семенову, и позднее, работая в Швейцарии, он его «раскрутил». Ныне барон стал завсегдатаем России и даже получил российский орден. В Вадуце он владеет несколькими туристическими магазинами. Дело это прибыльное: туристы неравнодушны к экзотике. Впрочем, экзотики в Лихтенштейне маловато: те же почтовые марки, шкатулки с местным орнаментом, керамика, изделия из кости. Да и призраки из средневековых замков давно повывелись. Зато в изобилии расплодились предприятия-призраки, так называемые анштальты. Предприятия, которых нет. Время от времени я встречал скупые упоминания о них в западной прессе, но хотелось разобраться самому, узнать поподробнее, что же это такое. Оставил это до следующего раза.


Подарок самим себе.

В следующий раз я посетил Лихтенштейн в очень неудачный момент. Было около девяти часов утра. Перед правительственным зданием Вадуца служащий приспускал государственный флаг на высоком флагштоке. Я спросил его, что случилось? Оказывается, ночью умер брат главы фюрстентума Ганс, всего 52 года ему было. Что поделаешь, инфаркты не обходят и монаршие семьи.

Я поднялся на второй этаж. Глава отдела по связи с прессой при правительстве герр Кранц, с которым мы договорились о встрече, сокрушенно покачал головой: такая незадача. Но, тем не менее, был очень любезен:

— К сожалению, я не смогу вами заняться лично, но хочу вам предложить следующую программу. В 9.30 вас примет герр Киндле, генеральный секретарь Промышленной палаты Лихтенштейна. В 11.10 вас ждут на фирме «Бальцерс». В 13.00 у вас ланч с главным редактором газеты «Лихтенштейнер фольксблат» герром Вольвендом, а в 15.30 — встреча с герром Конрадом, директором бюро туризма.

Герр Кранц предоставил в мое полное распоряжение белый правительственный «мерседес» с рыжим шофером Вернером Нишем. По пути в Промышленную палату Вернер поведал, что только что женился и потом без всякого перехода сказал:
— Здорово вы взгрели немцев, я видел по телевидению.
— Нацистов?
— Нет, хоккеистов. Экстра класс!

… Желая, очевидно, произвести на меня впечатление, герр Киндле начал разговор с сенсационного заявления:
— А вы знаете, что Лихтенштейн — самая развитая индустриальная страна мира? — И тут же добавил — разумеется, в пересчете на душу населения. Машино- и приборостроение составляют две трети всего нашего промышленного производства. Все это экспортируется и, благодаря высокому качеству, находит спрос даже в нынешние кризисные времена. В стране около семидесяти промышленных предприятий, от крошечных — с 20-30 рабочими, до таких, как завод «Хилти», на котором занято 1400 человек. Половину рабочей силы составляют иностранцы. Многие швейцарцы с утра приезжают сюда на работу, а вечером возвращаются домой. Своих рабочих рук нам не хватает.

Я поинтересовался, как высок доход предприятий, и герр Киндле ответил, что жаловаться на доход им не приходится. Как и рабочим со служащими — на заработную плату. И после небольшой паузы добавил не без гордости, что Лихтенштейн занимает первое место в мире по доходу на душу населения. И по количеству личного транспорта на душу населения — тоже. После чего спросил, есть ли у меня к нему какие-нибудь конкретные вопросы, на что я ответил, что да, есть:

— Вы назвали, говоря о промышленности страны, цифру 70. Однако в справочной литературе количество предприятий Лихтенштейна определяется многими и многими тысячами. Я даже подсчитал, что, если верить этим источникам, то на каждого жителя Лихтенштейна приходится не менее одной промышленной фирмы. А то и двух.

На сей раз пауза длилась значительно дольше. Герр Киндле поправил узел галстука:

— Это явное преувеличение. Впрочем, я ожидал, что вы зададите подобный вопрос, многие иностранцы интересуются этой особенностью Лихтенштейна. Я, конечно, могу рассказать об иностранных фирмах, так называемых анштальтах, но думаю, что вам лучше повидаться с герром Вилли, адвокатом Приватбанка, он специально занимается этой проблемой, могу вас ему представить. — Снова пауза. — Со своей же стороны, не в качестве морализирования, морализировать относительно эгоизма смешно, а в качестве разъяснения, могу сказать, что законодательство об анштальтах мы ввели в 1926 году не от хорошей жизни.

После первой мировой войны Лихтенштейн был одинок и беден. По-настоящему беден. И привлечение иностранных капиталов стало для нас тогда вопросом жизни. — Герр Киндле развел руками, как бы оправдываясь. — Конечно, сегодня анштальты свое дело сделали, и уже не являются для нас жизненной необходимостью. Это скорее дополнительный подарок, который мы сделали сами себе. И как член парламента я понимаю, что здесь необходим более строгий контроль. Мы об этом серьезно думаем.

Из разговора с герром Киндле выяснить, в чем же суть этого «подарка», мне так и не удалось.

Мир тесен.

Ровно в 11.10 рыжий Вернер передал меня, словно эстафетную палочку, на фирму «Бальцерс». И здесь меня ждал новый сюрприз. Представитель фирмы Гюнтер Трабезингер говорил по-русски не хуже барона фон Фальц-Фейна. Я поинтересовался, как ему удается практиковаться в русском. Он усмехнулся:
— Очень просто. Вот вчера, например, я долго беседовал с председателем российского «Машинэкспорта», он был у нас. А вообще-то я представляю фирму «Бальцерс» в вашей стране и не меньше шести месяцев в году живу в Москве, в гостинице «Россия».

Вот уж точно, мир тесен. Гюнтер между тем знакомил меня с делами своей фирмы:
— «Бальцерс» покупает у вас редкие металлы, необходимые для тончайшего покрытия оптических поверхностей, мы специализируемся в этой технологии. Она очень перспективна и все шире используется при создании космических и авиационных приборов, фото- и киноаппаратуры. — Он открыл продолговатую плоскую коробку и показал мне набор разных стеклышек, покрытых микроскопическими слоями металлической пыли. — Вам мы продаем аппаратуру для тончайшего напыления и измерительные приборы. Фирма гарантирует высокое качество, и это помогает нам выдерживать самую жесткую конкуренцию.

Потом мы поговорили о жизни вообще.

— Скажите, Гюнтер, а как вы с женой проводите свободное время?
— Играем с детьми, у нас два сына, четырех и шести лет. Ездим в магазин, это в десяти километрах отсюда. Ну, ресторан еще…
— А театр, концерты?
— С этим сложно. В Бальцерсе есть оперетта, но работает она всего 2-3 месяца в году. И еще в Шане — помещение для гастролей заезжих трупп. Вот, пожалуй, и все. — Мой собеседник заговорщически понизил голос. — Впрочем, для меня это не проблема, я «набрасываюсь» на театры, когда живу в Москве.

Мы вышли из заводского корпуса на свежий воздух. Моросил мелкий дождик. Гюнтер указал на островерхий средневековый замок на серой скале:

— Архитектурная достопримечательность. Тринадцатый век. Когда-то замок принадлежал трубадуру Генриху Гутенбергу. А теперь, говорят, его купила какая-то мексиканская кинозвезда. Но точно никто не знает. Любопытство у нас считается признаком дурного тона.

— Но для журналиста любопытство не порок, а профессиональная потребность. Вот я все хочу побольше узнать о ваших анштальтах, но не получается.

Гюнтер Трабезингер пожал плечами:
— Честно говоря, я тоже не слишком компетентен в этом. Как-то две иностранные фирмы предлагали мне принять участие в их деле, но я отказался…. Какие фирмы? — Он улыбнулся: — Крупные…


«Кредит анштальт» и другие.

По пути в ресторан, где меня ожидал коллега из «Лихтенштейнер фольксблат», я обратился к своему верному шоферу:

— Вернер, может быть, хоть ты объяснишь мне, что это такое, анштальты?
— Что это такое я знаю, но объяснить в деталях довольно сложно, тут нужен специалист.
— Ладно, если трудно объяснить, то хоть покажи мне их.

Вернер посмотрел на часы (было тридцать пять минут третьего) и лаконично ответил:
— Можно.

И когда мы подъехали к ничем не примечательному трехэтажному зданию, он мотнул головой в его сторону: «Вот тут их навалом, этих анштальтов». Сам остался в машине, а я подошел к подъезду. По обе стороны от дверей были привинчены пятнадцать аккуратных металлических табличек. Но не с фамилиями жильцов, а с наименованием предприятий: «Кредит анштальт», «Электрик энд Пасифик трейдинг корпорейшн», «Фэрго интернешнл лимитед» и так далее. Интересное кино, подумал я, не тесно ли им здесь? Надо будет все-таки встретиться с обещанным мне адвокатом Вилле из Приватбанка, может он прояснит, что к чему…

— Не надо никакого Вилле, я тебе сейчас все разложу по полочкам. — Журналисты во всем мире одинаковы. Не прошло и пятнадцати минут с того момента, как мы познакомились, а Вальтер Вольвенд уже обращался ко мне на «ты», и со стороны могло показаться, что мы, если и не закадычные друзья, то уж точно старые приятели. — Все эти «корпорейшн», которые ты видел на табличках, преспокойно благоденствуют в Париже, Мадриде, Милане и других местах.

В Лихтенштейне у большинства из них просто почтовый ящик или даже номер в телефонной книге. Существует около тридцати различных формул для основания здесь иностранных компаний, и разобраться в этой казуистике действительно непросто… Что они с этого имеют? — Вальтер осушил свой бокал и поставил его на середину стола — Ну, слушай. К примеру, посудному боссу из Вены надо продать партию таких стаканов в Лондон. Даю тебе элементарную арифметическую задачку. Условие: этот парень продает стаканы по 2 франка за штуку (ему самому их изготовление обходится в 1 франк), и с него берут налог, скажем, 80 процентов от прибыли. Вопрос: сколько ему осталось после продажи?

Молодец, правильно: 20 сантимов со стакана. Всего двадцать сантимов! А в моей богоугодной державе налога с прибыли анштальты вовсе не платят. Только налог с вложенного капитала. Один процент. Со ста тысяч, например, — тысячу франков. Для крупных или средних предприятий такой процент — просто семечки. Поэтому они и слетелись сюда со всех концов света, как мухи на мед. А для Лихтенштейна один процент с такого несметного числа фирм, даже если они и занижают цифры своего капитала, представляет приличный навар. Теперь тебе ясно, что к чему?

— Значит, если предприятие нашего венского бизнесмена зарегистрировано в Лихтенштейне, он может продать стаканы своему лондонскому клиенту и получить всю прибыль прямо здесь, на месте?

— Ему вовсе не надо тащить свое барахло сюда, это, к тому же, запрещено местным законодательством. Он его отправляет из Вены напрямую в Лондон, а здесь остаются только накладные на продажу. И никто не знает, кому он продал свои поганые стаканы. Известно лишь имя лихтенштейнца, представляющего этот венский анштальт. Участие нашей страны — обязательное условие для любого анштальта. Представлять же Лихтенштейн может любой совершеннолетний гражданин. Ну, хотя бы вот этот гарсон. — Вальтер кивнул на пробегавшего мимо официанта. — А кто там за его спиной, «Дженерал моторс» или «Бритиш петролеум компани», никого не интересует. Кстати, ему не возбраняется представлять и две, и три компании.

— И никто не выступал против подобных…
— Махинаций? Ты уж не стесняйся. Почему не выступал? Выступали. Американцы, например, и не только они. Но потом притихли. Об этом много говорят, но мало что меняется.
— Почему?
— А потому, друг мой, что продают не только стаканчики, но, бывает, пушечки и самолетики. И не всегда тому, кому разрешено продавать. Тут рыльце в пушку и у американцев, и у русских, и у многих других. А гарсон из Вадуца — это удобное для всех алиби.
— Позволь, Вальтер, задать тебе нескромный вопрос, раз уж ты разрешил мне не стесняться?
— Наверное, ты хочешь знать, представляю ли я сам какой-нибудь анштальт?…Угадал?…А что я, хуже других? К тому же все это законно. А вот вопросов насчет конкретных названий прошу не задавать. Ну, да ладно. — Вальтер взглянул на часы — Будем последовательны и отправимся в винные погреба, где нас ждет розовое, что подается на стол самого суверена.
— Но у меня еще встреча с Бертольдом Конрадом, директором бюро туризма.
— Не беспокойся, герр Конрад уже ждет нас в тех же погребах.


Для чего человек?

Оказалось, что Вальтер и Бертольд — старые друзья, сидели в школе чуть ли не за одной партой. Сейчас они члены разных политических партий. Вальтер состоит в Прогрессивной бюргерской партии, а Бертольд — в Отечественном союзе.

В брошюре о Лихтенштейне, которую мне презентовал герр Кранц, сказано: «Нелегко объяснить иностранцу различие между нашими политическими партиями». Однако мои новые друзья легко объяснили это различие. Бертольд указал на Вальтера:

— Я на два сантиметра левее, чем он. — И отмерил эти два сантиметра на пальцах. — Не больше.
— А еще он любит розовое, а я — белое — добавил Вальтер. И предложил тост за дружбу народов.

Поскольку разговор зашел о правых и левых, я спросил, есть ли в Лихтенштейне молодые бунтари — левые или правые экстремисты, как в других странах Запада. Ответил Вальтер:

— Нет. Таковых не имеется. У нас слишком деловая атмосфера. Левые, попадая сюда, правеют, а правые — левеют. И все дружно делают деньги.

Об этом и о многом другом мы поздно вечером беседовали на вилле Вальтера. Когда я собрался уходить, он вышел проводить меня до машины. Прощаясь, сказал:

— Если бы ты знал, до чего мне обрыдла вся эта мутата. Весь сегодняшний день я посвятил только тебе. Прости, вовсе не по доброте душевной. Просто отключился на время от рутины, пообщался с человеком с другой планеты. Знаешь, мне иногда кажется, что даже время у нас здесь течет медленней, чем в других землях… Вот ты сказал, что мы живем, как в раю. А я вспомнил Бернарда Шоу. Когда его спросили, где бы он хотел оказаться после смерти, в раю или в аду, он ответил, что в раю, конечно, комфортней, зато в аду интересней. Иногда думаешь, для чего живешь на белом свете? Для чего человек?

Журнал Вестник онлайн
Номер 7(318) 2 апреля 2003 г.


http://www.vestnik.com/issues/2003/0402/koi/rozental.htm  
 

Leave a reply

Enter the number you see to the right.
If you don't see the image with the number, change the browser settings and reload the page