Беседы с Мастером
Посвящается моему другу, проводнику и
вдохновителю крымских экспедиций ТОН «Ключ»,
Кошелюку Николаю Степановичу
Он родился не в моем Городе и, хотя прожил в нем большую часть жизни, всегда ощущал себя некой инородной частицей, не вступавшей ни в какие, более или менее, устойчивые соединения с ним. Правда, Город относился к нему с пониманием и симпатией, однако, из-за некоторой замкнутости и, отчасти болезненности, дальше этого дело не шло, а когда Город нас познакомил, долго еще пришлось узнавать, что таилось за стеной молчания и ностальгической грусти. Я не оговорился, именно ностальгия была в его глазах, ибо даже когда разговор шел об истории Города, а история была довольно частой темой наших бесед, я замечал, что в паузах, задумавшись, он улетал куда-то далеко-далеко и с трудом возвращался в текущие измерения.
Даже фотоработы, создаваемые им с большим мастерством, несли эту грусть то в образе одинокого листочка, кружащегося в струях речного потока, то Парусника, на зимней стоянке сложившего свои белые крылья и еле различимого сквозь пелену тумана, то в изгибах тела юной девушки, сфотографированной в свойственной только ему манере. Однажды, глядя на фотографии, кто-то воскликнул:
- Смотри, да он же мастер!
- Ты прав, - согласился я, - Мастер...
Так мы и стали его называть. Когда же Мастер начал работу над экранизацией Книги о своем великом тезке, никому не пришло даже в голову удивиться, ибо все знали – он был готов к этому.
Время шло, Мастер работал много и вдохновенно, проявляя все новые образы своих изысканных фантазий, не обходя вниманием и Город. Время от времени показывал открытые в недрах Города, в его глухих переулках, то изумительные фасады старых домов, то ангелов, сидящих над лепным карнизом гостиницы, то узорчатые кованые ворота, полуразвалившиеся, но сохранившие элементы своей былой красоты, а, порой, просто остатки булыжной мостовой, как эхо памяти о юных годах Города.
Иногда, Мастер исчезал на короткое время, а когда вновь появлялся, глаза его блестели, на губах блуждала легкая улыбка и весь он мерцал и лучился неведомым, нездешним светом. А на снимках, показываемых с большой неохотой, были запечатлены какие-то пещерные города в горах, леса на крутых склонах, кристально чистые реки, с незамутненными заводями и пенистыми бурунами на перекатах. Оттуда на меня смотрел совершенно иной Мир, с древней и драматической историей, прекрасный и таинственный, но пока чужой и мало понятный. И вдруг, Мастер заговорил:
- Невозможно привыкнуть к тому, что там открывается взору, - его речь, вдумчивая и медленная, как бы приглашала к размышлениям. – С детства помню те места, а привыкнуть не могу. Каждый раз все видится по-новому, в ином свете. Даже не могу объяснить, почему... Просто, порой, какой-нибудь новый нюанс – толи запах, толи звук, толи цвет, а в результате ощущение, что ты там впервые... А, иногда, чувство, что там уже был, но давно... Очень давно – в другой жизни...
Затаив дыхание, мы слушали, боясь прервать речь Мастера, но он уже замолкал, мысленно бродя по своей сказочно-прекрасной стране, бережно раздвигая ветки густого колючего шибляка, опоясывающего крутые горные склоны, в тени огромных старых тисов, чей яд глубоко проник в его сердце, прикладываясь губами к ледяной воде, струящейся из скалы...
| Блеск жемчужной воды на щеках, Зеленеющих заводей лед, Оседлавшая камни река, Бесконечный свершает полет. А ущелье бормочет стихи, У подножья раскинув ковер, |
Мастер был первым жителем Горной Страны, с которым мне довелось познакомиться. Вот тогда мне стало понятно, откуда эта глубокая грусть, постоянно прятавшаяся в его темных глазах. Эта грусть окутывала его этаким ореолом, заставляющем светиться все, к чему бы он не прикасался. Но свет этот был незнакомым для обитателей моего Города, и он выглядел несколько чужеродным элементом в окружающей действительности, не сильно конфликтуя с ней, но, в то же время, и не сливаясь. Спокойно, я бы сказал даже степенно, проходил он по городским улицам, грустно поглядывая из-под очков, как бы говоря: «Если б вы только знали…»
| Костра мерцанье, отблеск на стене, Тропа белеет, меж кустов петляя, И свет луны в шуршащей пелене Рисует контуры вершин, вселяя В мятежность душ неясную печаль, Качая в колыбели мысли искры, И прикрывает яркость звезд вуаль Под музыку ручьев прозрачно-быстрых. Сгибаяся под тяжестью веков, Суровые нахмурив свои лица, Не могут сбросить царственных оков Развалины ушедших городов, В которых гнезда вьют лишь птицы. |
А вскоре Мастер, проникшись доверием, пригласил и меня на свидание с Горной Страной, хранителем которой был долгие годы. Я не смог отказаться и с головой окунулся в чарующий Мир, открывший мне новые, доселе неизведанные, грани Бытия. И вот мы сидим у костра, разложенного возле древней пещеры. В темноте едва поблескивают очки, а за стеклами угадываются глаза. Я не виджу, а лишь ощущаю легкую улыбку, струящуюся от всей сущности моего собеседника. Его голос органически вписывается в музыку, царящую вокруг.
-Ты знаешь, - говорит он, - здесь Время изменяет свое течение. Оно как бы концентрируется и вмещает в себя значимых Событий больше, чем, порой, происходит за всю жизнь. Вспомни, как течет Время в городе: суетная лихорадочность каких-то мелких событий, разговоров, мыслей. Проходят годы, а мы не можем вспомнить даже то, что произошло вчера. Бег в пустоте. Незачем и никуда... Здесь же мы, часто, можем вспомнить все происходящее по часам и даже по минутам.
Он задумчиво шевелит угольки уже прогоревшего костерка и, снова улыбнувшись, как бы самому себе, продолжает:
-У меня такое ощущение, что здесь я вступаю совсем в другую реку Времени. А может и действительно она не одна. Может, есть тихие и огромные, как Волга или Днепр, в которых существуют люди засыпающих Цивилизаций, довольные своей сытой жизнью. А есть реки бурные и стремительные, как Коккозка, ступив в поток которых ты должен либо бороться и выжить, либо погибнуть... – Засмеялся тихо и добавил, - странно ведет себя ночь, она тоже выступает в качестве собеседника...
Я краем взора заметил, как из-за скалы показался огромный лик Луны. Еще мгновение назад черное небо было усыпано мириадами звезд, а сейчас оно посветлело, приобрело сине-зеленый оттенок и придвинулось ближе к Земле.
- А вот и Хозяйка нашего театра явилась, - заметил он, глядя в упор на сияющий диск, - она же и единственный зритель. А ты обратил внимание на то, что здесь не одна сцена, - и, показав пальцем вверх, на верхний ярус пещер, многозначительно понизив голос, прошептал, - могу себе представить, какой там ( ! ) спектакль разыгрывается...
Луна улыбнулась в ответ и ласковыми пальцами коснулась его лица. Ну и шаловливая дама, эта Луна! В каких только образах она нам не является: в образе Чесночной дольки и Цыганки, в образе Доньи и Владычицы всех желаний... А здесь вдруг явилась в образе Хозяйки театра. Я закрыл глаза и нежился в лунном свете, в душе благодаря всех соучастников этого лицедейства. Но самую большую благодарность испытывал к Мастеру, посвятившему меня в эту Великую Мистерию Таврики.
| Когда спускаешься с вершин, То долго снятся облака, И синева парящих спин Хребтов, лежащих на боках, И дымка дремлющих долин, И белопенная река, Когда спускаешься с вершин, То долго снятся облака. И в сны врывается тоска, Когда спускаешься с вершин, Сорвавшись с ветки, лист сухой И понимаем, что межа Безумный танец меж камней |
Публікація першоджерела мовою оригіналу
Елена
Классная статья, великолепные стихи! А Мастер необычайно интригующая личность. Было бы очень интересно пройти по Крыму в такой компании да еще с таким проводником!
Оксана
Ник, так вот Вы какой оказывается! Спасибо ЮВ, он немного приоткрыл над Вами завесу таинственности. Однако, я согласна с Кирой Петровной, на Кавуне не хватает странички с Вашими фотоработами. Уж если ЮВ Вас называет Мастером, то могу себе только представить, какие классные у Вас фотографии!!!
Кира Петровна
Юрий Викторович, потрясающая статья-эссе! Но Вы нас заинтриговали, а где же ссылка на страничку Вашего друга, Мастера? Мы тоже хотели бы полюбоваться его фотографиями. А он только фотохудожник? Вы так его описали, что нам показалось, что он тоже поэт.