Еврейские книжники Украины
01.01.2005
Как стало известно, маститый коллекционер и библиофил современности Я.И. Бердичевский готовит к изданию свою новую работу – «Народ Книги».
Херсонские друзья книги благодарят Якова Исааковича за разрешение на публикацию некоторых материалов из нее на страницах нашего альманаха.
Многовековые отличные связи российских евреев с книгой, в каждом отдельном случае означенном книжным знаком – экслибрисом, – сюжет предлагаемой работы, не имеющей аналогов ни в еврейских, ни в российских, ни в каких-либо иных источниках.
[…] Перед читателем пройдет галерея книжных знаков, среди которых лишь самое незначительное количество включает слабые тона многоцветного спектра национальных интересов и устремлений – подавляющее большинство экслибрисов не несет решительно никакой национальной нагрузки. Исторический срез работы равен двум векам – XIX и XX, хотя первые известия о еврейских библиотеках в России приводятся веком ранее. Из совершенно необъятного моря книжных собраний российских евреев отобраны наиболее значительные по своим основным параметрам (объем и состав библиотеки, ее характеристика и судьба, общественная позиция владельца и его роль в науке, технике, культуре, искусстве).
[…] Если евреи, рассеянные по всему миру, выработали за последние десятилетия национальное самосознание, сблизились для общенародных задач борьбы и прогресса, то наибольшая заслуга принадлежит русскому еврейству и его интеллигенции. Предлагаемая работа ни в коей мере не претендует на заполнение столь грандиозной лакуны – это всего лишь скромная попытка указать на нее.
[…] После смерти О.Г. Гинцбурга руководство ОПЕ1 перешло к его сыну барону [9] Г.О. Гинцбургу (1833—1909), щедрому благотворителю и меценату различных научных, культурных и общественных организаций [10], покровительствовавшему талантливым писателям, художникам, музыкантам. В его артистическом салоне встречались И.А. Гончаров, M.E. Салтыков-Щедрин, B.C. Соловьев, И.С. Тургенев, И.М. Крамской, Л.C. Ауэр, А.Г. Рубинштейн и др. Родовую библиотеку и превосходную коллекцию рукописей и документов (как и руководство ОПЕ) унаследовал его старшин сын Д.Г. Гинцбург (1857— 1910), знаток многих семитских языков, историк, искусствовед.
Он основал первое в России высшее еврейское учебное заведение — Курсы востоковедения, был одним из инициаторов, учредителей и редакторов «Еврейской энциклопедии» (тт. 1-16, СПб, 1908—1913), вместе с В.В. Стасовым подготовил и издал в 1905 году в Берлине ценнейшую и поныне книгу «Древнееврейский орнамент». Барон Д.Г. Гинцбург был также одним из основателей и наиболее крупным жертвователем Общества русских художников в Париже, устав которого составил М.М. Антокольский. Книги библиотеки барона Д.Г. Гинцбурга помечались штемпелем в виде магендавида с монограммой владельца и двумя экслибрисами — художественным и геральдическим.
Художественный снабжен афоризмом «Все забывается, все проходит». Геральдический, с баронским гербом, в щите которого пчелиный улей — символ трудолюбия, украшен другим афоризмом — цитатой из «Песни песней» на древнееврейском языке: «Вся ты прекрасна, моя подруга, и нет в тебе недостатка» («Песнь песней», IV, ст. 71). Как утверждал один из наиболее вдумчивых, глубоких и серьезных исследователей русского экслибриса С.А. Сильванский, этот экслибрис «выполнен с явным подражанием экслибрису графа Воронцова, у которого Гинцбургом была приобретена библиотека» [11].
На корешках книг в специальных заказных переплетах из собрания Гинцбурга оттиснут золотом суперэкслибрис — монограмма владельца под баронской короной, с девизом «Laboremus» («Будем трудиться»). Судьба библиотеки Д.Г. Гинцбурга трагична. Вот что сообщает современный исследователь: «Важным событием для библиотеки (Еврейской Национальной библиотеки в Иерусалиме. — Я.Б.) стало приобретение в 1917 году русскими сионистами коллекции древних рукописей барона Давида Гинцбурга, так, к сожалению, и не полученной библиотекой.
Первая мировая война и революция помешали их отправке в Иерусалим. Не помогли и хлопоты А.Эйнштейна — коллекция так и осталась в СССР, где до сих пор хранится в Российской Государственной (бывшей Ленинской) библиотеке. В наше время собрание рукописей Гинцбурга удалось переснять для Института микрофильмирования еврейских рукописей при Национальной библиотеке» [12]. Но, увы, в Ленинскую библиотеку попало далеко не все собрание рукописей, не говоря уже о книгах, ибо, как утверждает другой — не современный — исследователь: «Библиотека Гинцбурга. Москва.
1 – Киевский журнал «Егупец» № 13, 14.
Множество рукописей и редчайших книг. Собрание гебраистики мирового значения. В 1918 году была обнаружена под снегом в разбитых ящиках и в том же 1918 году поступила в Публичную библиотеку СССР имени Ленина в Москве» [13]. Прежде чем оказаться в разбитых ящиках под дружелюбным московским снегом, гинцбурговская библиотека совершила почти радищевское «путешествие из Петербурга в Москву», причем далеко не в полном своем составе. Цитированный выше исследователь (скорее всего, очевидец) сообщает: «Библиотека Гинцбурга, барона, Ленинград, Васильевский остров остатки (подчеркнуто мною - Я.Б.) библиотеки (то, что по всесильной воле «разумных и просвещенных» новых хозяев было брошено в Петербурге. — Я.Б.), 8000 томов, поступили в Государственный книжный фонд» [14].
То же подтверждает бывшая сотрудница Научной библиотеки Государственного Эрмитажа: «Библиотека Гинцбурга, находившаяся в Петербурге, состояла из 35 тысяч томов по классическим, восточным и европейским языкам, а также истории, философии, искусству. В библиотеке был большой отдел рукописей. В 20-е годы это собрание частично (подчеркнуто мною. — Я.Б.) поступило в Книжный фонд, откуда было распределено по многим библиотекам страны, включая и Эрмитажную» [15].
Таким образом, получается, что основная часть гинцбурговского собрания была свезена в Москву для передачи б. Ленинской библиотеке, а «остатки», 8 тысяч томов, остались в Питере и уже затем были «распределены» между различными библиотеками, музеями и проч. Но все же далеко не все «остатки» получили «постоянную прописку» в государственных хранилищах. Могу со всей ответственностью свидетельствовать, что в 1950—1960-х годах нередко книги с экслибрисами и даже суперэкслибрисамн барона Д.Г. Гинцбурга продавались — и не только в многочисленных букинистических магазинах Ленинграда, но и на мелочных, сверхдешевых, т.н. «книжных развалах» (на Литейном проспекте, Большом проспекте Петроградской стороны, на Невском проспекте подле здания б. Государственной Думы и др.).
Тяжелую судьбу библиотеки Д.Г. Гинцбурга разделило и книжное собрание его родного брата В.Г. Гинцбурга (1873—1932), почетного попечителя Киевской еврейской больницы и 2-го Коммерческого училища, почетного блюстителя Киевской Фундуклеевской гимназии, крупного общественного деятеля и мецената, субсидировавшего, в частности, Еврейскую историко-этнографическую экспедицию 1911—1914 годов по городам и местечкам Волыни и Подола, возглавляемую писателем и ученым С. Анским (С. Раппопортом, 1863—1920) и др.
Библиотека В.Г. Гинцбурга была национализирована сразу после отъезда семьи барона за границу. В те годы в Киеве сложилась обстановка, прямо противоположная той, что была в Москве и Петрограде. По инициативе первого президента Всеукраинской Академии наук (ВУАН) В.И. Вернадского (1863—1945) был учрежден специальный комитет по организации Библиотеки Академии наук (впоследствии Всенародной библиотеки Украины, затем Центральной научной библиотеки Академии наук УССР, ныне Национальной библиотеки Украины имени В.И. Вернадского), «одним из активных членов Комитета, организатором и непосредственным участником подвижнического труда, связанного с собирательством фондов библиотеки за счет спасения книжных собраний... и коллекций разнообразных ликвидированных учреждений, учебных заведений, монастырей и богатых книголюбов был Меженко Ю. А. (1892—1969)» [16].
Именно благодаря энергии и энтузиазму Ю.А. Меженко сохранились в составе новой библиотеки Украины и книжная, и рукописная коллекции барона В.Г. Гинцбурга. Рукописи, документы и наиболее ценные издания этой коллекции, наряду с другими редкостями и раритетами, были в самом начале Великой Отечественной войны эвакуированы в Уфу и в Киев возвращены после ее окончания. Как известно, это было далеко не самое лучшее время, переживаемое советским еврейством: был уничтожен Еврейский Антифашистский комитет, началась очередная (скорее, внеочередная!) крупномасштабная государственная антисемитская кампания.
Как бы выполняя высокие приказы, «идя в ногу с эпохою» и проявляя при этом чуткую партийно-советскую бдительность, директор Библиотеки B.C. Дончак (1907—1989), ничтоже сумняшеся, отправил только-только вернувшуюся в родные пенаты коллекцию В.Г. Гинцбурга в т.н. обменно-резервные фонды, а проще — в закрытую, разграбленную и давным-давно превращенную в затхлое складское помещение Георгиевскую церковь Киевского Спасо-Выдубецкого монастыря, где книги (не только этой коллекции, но и множества других) были «складированы» даже не в стосах (не говоря уже о книжных шкафах, стеллажах и др.) — в беспорядочной россыпи! Через полтора десятка лет в церкви случился пожар, но, как известно, книги не горят (к тому же, еще и так плотно улежавшиеся), но тут на «помощь» пришли пожарные, довершив казнь книг пенной огнетушащей жидкостью. Все, что «хранилось» долгие годы под толстым слоем птичьего и крысиного помета (окна были выбиты досужими мальчишками) погибло безвозвратно [17].
1 – общество для распространения просвещения между евреями в России.
Один из (увы, очень немногих) серьезных и ответственных киевских историков и источниковедов, Сергей Белоконь в своей честной и острой статье «Пожары Киевской Публичной библиотеки Академии наук УССР в 1964 и 1968 годах» приводит свидетельство бывшего ректора Львовского университета, профессора М.Марченко, видевшего после пожара (и «огнетушения») множество старинных книг на еврейском языке, разбросанных вокруг сгоревшей Георгиевской церкви. Белоконь пишет «Среди них (книг. — Я.Б.) были вещи необыкновенные.
Поражало огромное количество гебраистики — материалы ликвидированного Кабинета еврейской культуры Академии наук, даже образцы ведомственной переписки. Мне известны попавшие к некоторым библиофилам отдельные экземпляры с обгоревшими краями...» [18]. Другой современный исследователь на основании собственного печального опыта и обобщая разыскания не только в Библиотеке Академии наук, но и в других «хранилищах», приходит к однозначному выводу: «...в истории формирования еврейских архивных собраний Киева еще очень много темных страниц. Многие из них вряд ли когда-либо удастся раскрыть из-за отсутствия документации о создании и перемещении многих еврейских фондов и варварского обращения с этими материалами в 1920–1950-е годы…
Не прошедшие архивную обработку документы не выдаются исследователям. О содержании подобных коллекций (как в случае с материалами фонда A.Я. Гаркави в Институте рукописей НБ НАН Украины) [19] мы можем судить лишь приблизительно, на основании документов, уже внесенных архивистами в каталоги или описи» [20]. Само собой напрашивается весьма небезосновательное предположение, что большинство еврейских архивных фондов, когда-то находившихся в Библиотеке, было уничтожено в пожаре Георгиевской церкви или в иных подобных «хранилищах», — по другим причинам, по своей сути являвшихся логическим следствием причины самой главной — уничтожить все, что хоть в малой мере связано с евреями. А ведь, к слову, только в указанной Библиотеке Академии наук насчитывалось (по чудом уцелевшим инвентарным книгам) около 11 тысяч единиц хранения…
[…] Подавляющее большинство книг, в т.ч. множество раритетов, поступило именно в Киев [22], где ОПЕ также имело собственную библиотеку, насчитывавшую более 10 тысяч томов. После ликвидации Института еврейской пролетарской культуры его книжное и рукописное собрание автоматически было передано все той же Библиотеке Академии наук УССР и, естественно, оказалось все в том же резервно-дублетном фонде, т.е. в той же Георгиевской церкви Спасо-Выдубецкого монастыря, либо в подвалах старых многоэтажных домов (скажем, на улицах Январского восстания, Госпитальной, на Сырце и др.), в закрытых и полуразрушенных монастырях, церквях и проч. Надо ли говорить о системе хранения и требованиях обязательного и необходимого температурно-влажностного режима, наконец, о просто внимательном и бережном отношении к печатным и письменным памятникам истории и культуры?...
Не могу умолчать и о том, что книги со штемпелями принадлежности к библиотеке ОПЕ встречались постоянно и на прилавках букинистических магазинов Киева, и у многочисленных библиофилов, равно, как у них же — правда, значительно реже — попадались и книга с бледно-голубоватым владельческим штемпелем-монограммой «ВГ», которым помечал свои книги барон В.Г. Гинцбург (его, в отличие от старшего брата Д.Г. Гинцбурга, дошлые киевляне именовали Гинцбургом-Киевским).
[...] С.М. Пожарским (1900—1970) выполнен и экслибрис для огромной библиотеки З.С. Давыдова (1892—1957), журналиста и писателя, автора очень популярных в свое время романов и повестей — «Русские Робинзоны» (1933), «Из Гощи гость» (1940) и др. Давыдову же принадлежит авторство нашумевшей мистификации «Дневник Вырубовой», который был опубликован в альманахе «Минувшие дни» (декабрь 1927 г. — январь-февраль 1928 г.). Отметим, что авторство «Дневника» долгие годы приписывалось А.Н. Толстому и П.Е. Щеголеву, что, в свою очередь, позволяет очень высоко оценить не только мастерский язык и стиль изложения, но и вполне реально документированную историческую фактологию.
Для давыдовской библиотеки в 1923 году сделал экслибрис и другой художник, впоследствии эмигрировавший из Советской России, С.Ф. Симхович (1885—1949). Оба экслибриса — и С.М. Пожарского, и С.Ф. Симховича — украшали художественную, историческую, справочно-библиографическую литературу библиотеки З.С. Давыдова. Отметим, что Давыдов окончил Черниговскую Александровскую классическую гимназию в один год с уже упоминавшимся нами выше Ю.А. Меженко, которому он посвятил одно свое раннее стихотворение «В изгнанья край судьбой заброшены...» [33]. С Киевом связаны не только жизненная и творческая судьба Меженко, но и Давыдова, окончившего в 1917 году Киевский университет.
Едва не за полвека (вып. 1869 года) до Давыдова тот же университет по юридическому факультету окончил выпускник Житомирского раввинского училища Г.М. Барац (1835—1922), уроженец г. Дубно и прямой потомок еврейского ученого-иудаиста и праведника Бен-Рабби-Цадока (аббревиатура — «Барац»). Еще студентом университета он был зачислен на службу в Департамент духовных дел иностранных вероисповеданий, а с 1863 года Барац уже — «ученый еврей» (была и такая совершенно фантасмагорическая должность в те баснословные времена!) при Киевском, Подольском и Волынском генерал-губернаторе. 10 лет трудился Барац цензором еврейских книг, и лишь уйдя в 1881 г. в отставку, обратился к адвокатской практике.
Литературно-публицистическая деятельность Г.М. Бараца продолжалась более 50 лет — с 1860-х до 1910-х годов. Он постоянно, активно и плодотворно выступал с сериями статей, всегда острых, актуальных, исторически достоверных. Среди его работ отметим содержательнейшие «Материалы для истории водворения евреев на жительство в Киеве», напечатанные в нескольких номерах газеты «День» и затем собранные в отдельном оттиске (нач. 1870-х годов), статьи о правовом положении евреев в древней Руси и др. Особый интерес вызывает поданная в канцелярию губернатора «Записка Бараца о хасидизме», справедливо отмеченная современным ученым, назвавшим ее «одним из первых исследований по истории хасидизма» [34].
От себя добавим, что это не просто «одно из первых», но по существу первое (во всяком случае, на русском языке) серьезное, исторически точное и честное (!) исследование. Но особенно занимали Бараца памятники древнерусской письменности, над изучением которых он трудился упорно и настойчиво, а результаты, представлявшиеся ему верными и справедливыми, публиковал либо в периодической печати, либо выпускал небольшими, но емкими брошюрами. Автору этих строк удалось собрать менее десятка, но скорее всего было их значительно больше (к сожалению, ни в одном из крупных книгохранилищ страны не зафиксирована библиография всех барацевских изданий).
Эти работы, дополненные ранее неопубликованными, были выпущены в двух монументальных томах (причем первый из них в двух книгах) в 1924—1927 годах его сыном Л.Г. Барацем (? — 1961) [35]. Л.Г. Барац также окончил юридический факультет Киевского университета. Его послужной список не менее цветист, но значительно менее экзотичен, чем у его отца. Л.Г. Барац — директор Киевского отделения Русского для внешней торговли банка, член попечительского совета и профессор Киевского Коммерческого института, присяжный поверенный Киевской судебной палаты, в 1914—1917 годах председатель контрольной комиссии Киевского общества по оказанию помощи еврейскому населению, пострадавшему от военных действий, автор многочисленных трудов по технике банковского дела, по статистике и проч.
В 1922—1925 годах, находясь в Берлине, Барац был избран членом Русского Академического союза, председательствовал в Культурно-просветительной комиссии Союза русских евреев в Германии, работал доцентом в Русском Научном институте. В 1927 году, уже переехав в Париж и в связи с трагической гибелью сына Марка (9 февраля 1926 г.), он отправляется в Киев для завершения своих дел на родине. Памяти сына он посвящает свой великодушный дар — передает библиотеке Киевского института народного хозяйства (б. Коммерческий институт) значительную часть своей (и родовой) библиотеки, в основном по вопросам экономики, статистики, финансам и проч. Каждую из переданных трех с лишним тысяч книг он помечает памятным штемпелем: «Із книжок кол. викладача КІНГ'у Л.Г. Бараца, подарованих KIHГ'obі на спомин його померлого сина, студента Електро-Технічного інституту в Нансі, Марка Бараца. Київ. 1927». Л.Г. Барацу удалось вывезти незначительную, но наиболее ему близкую часть библиотеки, это — в основном — иудаистика и искусство, прочие книги (не менее 10 тысяч томов) попали на прилавки букинистов [36]. На многих из них встречался владельческий штемпель отца: «Изъ книгъ присяжнаго повереннаго Германа Марковича Бараца».
В Париже Л.Г. Барац работал коммерческим директором еженедельного журнала «Иллюстрированная Россия», одного из немногих популярных долгожителей русской эмигрантской прессы (1924—1940), затем профессором в Коммерческом институте и Франко-русском институте социальных наук. С 1936 года по день смерти Л.Г. Барац жил в Монте-Карло, похоронен в семейном склепе на парижском кладбище Пер-Лашез. К этому небезынтересно добавить, что в 1948 году «для поощрения исследований в гуманитарных и технических науках Л.Г. Барац и Л.Г. Добрая [37] учредили научную премию ГЕРМАН БАРАЦ в честь их отца, известного киевского адвоката, крупного специалиста в области гражданского права» [38].
Серьезными киевскими библиофилами были братья А.С. и М.С. Гольденвейзеры. Младший, Моисей Соломонович (1860-е гг.— после 1920) — историк, этнограф, литературовед, журналист вывез в 1920 году в Польшу основную, наиболее ценную часть своей библиотеки, в составе которой были редчайшие прижизненные издания русских и европейских классиков, книги с автографами и маргиналиями, коллекция альдин, эльзевиров, плантенов, несколько книг ранних Сончино, французские иллюстрированные издания XVIII века и др. Следы этой библиотеки не утрачены полностью — в Варшаве, Кракове, Познани еще до недавнего времени в книжных лавках антиквариев встречались книги с овальным штемпелем их бывшего владельца М.С. Гольденвейзера. Почти таким же штемпелем, но с добавлением указания «Киев», помечены и книги библиотеки его старшего брата Александра Соломоновича Гольденвейзера (1855—1915), адвоката, одного из лучших цивилистов России, много лет возглавлявшего киевскую адвокатуру.
Наибольшую известность из трудов А.С. Гольденвейзера приобрела книга «Преступление — как наказание и наказание — как преступление» (1908), написанная под непосредственным влиянием романа Л.Н. Толстого «Воскресение». В письме к сыну А.С. Гольденвейзера, переводчику «Воскресения» на английский язык Э. А. Гольденвейзеру, Л.Н. Толстой писал: «...не могу не сказать, что этюд Вашего отца с большой силой и яркостью освещает дорогие мне мысли о неразумности и безнравственности того странного учреждения, которое называется судом» [39]. Библиотека А.С. Гольденвейзера после отъезда его сына Алексея за границу была национализирована и в значительной своей части находится в Национальной библиотеке Украины (разумеется, она не хранится единым отдельным мемориальным фондом, а распылена в соответствии с систематическим каталогом). Не обойдем молчанием и упомянем о трудах Алексея Александровича Гольденвейзера (1890—1979), из числа которых нам представляются наиболее значимыми его воспоминания о Киеве в годы революции и гражданской войны [40], а также составленные им (в творческом содружестве с другими) две «Книги о русском еврействе» (Нью-Йорк, 1960 и 1968).
О библиотеках семьи Гольденвейзеров с восторгом рассказывал автору этих строк старый киевский книголюб И.Б. Дрель (1909—1988), собиравший, по его признанию, уже третью библиотеку — первые две были расхищены в годы гражданской (еще отцовская) и Отечественной войн. Еще один давнишний киевский знакомец, журналист и театровед В.А. Чаговец (1877— 1950) был знаком с обоими братьями Гольденвейзерами и пользовался их книжными собраниями. Чаговец был несказанно удивлен при виде экслибриса Шолом-Алейхема (1859—1916) и назвал его «мнимым», т.е. таким, который на книги не наклеивался и не выполнял своего назначения.
Чаговец сравнил его с другим «мнимым» экслибрисом — библиотеки Максима Горького работы известного еврейского художника (уроженца Дрогобыча) Э.М. Лилиена (1874—1925). Шолом-Алейхема, по словам нередко у него бывавшего Чаговца (в те годы сотрудника газеты «Киевская мысль»), трудно было считать библиофилом, несмотря на то, что его киевская квартира была полна книг. Другое дело — зять писателя, муж его дочери Эстер («Эрнестины») И.Д. Беркович (1885—1967), переводивший произведения своего знаменитого тестя на иврит — это был заправский библиофил, но об его книжном знаке я узнал лет через 15-20.
[...] Марк Бирнгольц был одним из наиболее серьезных и целеустремленных собирателей экслибрисов в довоенной Европе. Только для его библиотеки было выполнено более 300 книжных знаков. Среди исполнителей немало крупных мастеров европейской гравюры и графики первой трети минувшего века — Альфред Коссман (1870—1951), Пауль Фишер (1860—1934), Уриель Бирнбаум (1894—1956) и др. Почти мистически решен Коссманом экслибрис Бирнгольца — заключенный в круг магендавид окружен каббалистическими знаками и символами. «Своим светильником» назвал Бирнгольц экслибрис, сделанный Гертрудой Рейнбергер, а другой, ею же исполненный, именовал высоким, но очень уж архаическим словом «Die Bundeslade» (буквально: «ящичек для хранения свитков Закона»).
Моисей, держащий Заповеди, — сюжет книжного знака, награвированного на дереве С.Пентером (1891—1984). В той же графической технике (гравюра на дереве) выполнил экслибрис Ф. Кайзер (1900—1959): на утлом суденышке под флагом с неизменным магендавидом везет книги уткнувшийся в одну из них сам Марк Бирнгольц, — в какую гавань держит путь этот новоявленный мореход?... Особенно интересны и насыщенны работы Уриеля Бирнбаума, скорее всего одного из друзей Бирнгольца — ведь он автор и многих поздравлений семьи библиофила — к Новому году, к Песаху, к Пуриму, к Хануке... Высоко вверх вьется дорога к средневековому замку, выстроенному из массивных фолиантов — сюжет одного из бирнбаумских экслибрисов.
Второй посвящен Теодору Герцлю, чей профильный портрет художник поместил в центре того же магендавида, сопроводив экслибрис легкой ремаркой — пахарь в поле. Памяти Герцля посвящен и один из книжных знаков Штефана Лустига, исполненный офортом И. Хельцером-Вайнеке (1888 — после 1940), а символическое изображение Иерусалима (с магендавидом в облаках, как бы благословляющим Святой Город) — сюжет книжного знака его брата Иштвана, сработанного также в офорте К. Радвани-Романом (1900—1957).
Библиотека обоих братьев комплектовалась еще их отцом, но сыновьями она многократно умножена. Библиотеки были разделены и находились не только в будапештских квартирах братьев, но и в маленьких городках нынешней Закарпатской Украины. С первых же послевоенных лет книги с экслибрисами обоих братьев встречались у букинистов не только Ужгорода, Мукачева или Хуста, но и Киева, Одессы, Харькова... Судьба братьев Лустиг, или как их называли закарпатцы-русины «братьев Веселых» («лустиг»-по-немецки «веселый»), сложилась так же трагично, как и судьба их книжных собраний [42]. Не менее трагична и судьба замечательного библиофила и собирателя еврейской старины во всем ее многообразии Максимиллиана (Мордехая) Гольдштейна (1880—1942). Он и вся его семья — жена и две дочери — погибли в львовском гетто. Доктор Ф.Петрякова, львовский искусствовед, разыскала в архиве даже его регистрационный номер 31596. Как это часто бывает с крупными коллекциями, она переросла своего владельца-собирателя и должна была выйти за пределы своего (и хозяина) обиталища.
В 1934 году Гольдштейн открыл Еврейский музей при Львовской религиозной общине, передав в экспозицию подавляющую часть собрания. О ее составе (не в полном виде, разумеется) повествует выпущенный в 1935 году прекрасно иллюстрированный каталог [43].
Вместе с коллекцией музею была передана и уникальная библиотека со многими редкостями — от еврейских инкунабул до рукописных и документальных памятников. После воссоединения Западной Украины и Восточной (советской — УССР) Еврейский музей, как это водилось в советские времена, был ликвидирован, а его экспонаты переданы Львовскому же Музею художественных промыслов, где значительная часть их (далеко не вся — многое растащено, утрачено) находится и по сие время. Оставшуюся часть собрания Гольдштейн 30 августа 1941 года перед отправкой в гетто передал «в депозит» вышеуказанному музею. Книги с штемпелем или экслибрисами Гольдштейна постоянно встречались и в среде львовских (и иных) книголюбов, и на прилавках букинистов.
Среди экслибрисов Гольдштейна отметим награвированный в 1920 году Вандой Корженевской (1883 — после 1952), две работы Бруно Шульца (1892—1942), погибшего в гетто родного Дрогобыча, и несколько выполненных львовским художником-графиком, искусствоведом и музейным работником Рудольфом Менкицким (1887—1942), для книг которого в 1938 году сделал экслибрис его друг и ученик Станислав Згаиньский (1907—1944), так же погибший, как и его учитель в годы фашистской оккупации. Мы приводим только четыре книжных знака М.Гольдштейна и два знака его дочерей — Лили (p.2.IX.1917) и Ирены (p.l2.IV.1924).
К окружению М.Гольдштейна относится и другой львовский библиофил Бронислав Гольдман, для чьей библиотеки сделали экслибрисы уже названные В.Корженевская (1923) и Р. Менкицкий (1930), а также замечательный украинский художник М.Г. Бутович (1895—1961), который с присущим ему юмором поместил книгочея с раскрытой книгой в разверстое брюхо условно им изображенного кита. «Да отсохнет моя рука, если я забуду тебя, Иерусалим», — эти строки из Давидова псалма сопровождают книжный знак еще одного галичанина, музыковеда и фольклориста Шулема Аксера, или как явствует из надписи на экслибрисе: «Шулем бен Нухим, коэн Аксер из Брод». К сожалению, мы можем только сообщить, что в многолетней разыскательской практике нам встречались два или три раза еврейские книги с этим экслибрисом, но всякий раз на книгах, в той или иной степени связанных с народной музыкой местечковых клезмеров.
То же относится и к книгам из библиотеки Якова Злочевского, но о нем удалось навести справки — это врач-терапевт (1882—1941) из Черкасс, собравший большую библиотеку, сгинувшую вместе с ее владельцем в жутком 1941 году. Тем не менее книги с весьма непритязательным штемпелем все же встречались и были всегда редкими, во всяком случае труднонаходимыми. Среди них несколько сборников стихотворений О .Мандельштама, А.Ахматовой (в их числе и «Вечер» — первая ее книга), Б.Лившица, а также С.Фруга, Н.Минского, С. Надсона и др.
Так же не сохранилась и другая библиотека, содержавшая значительное число редкостей. Среди них целый ряд раритетов из собрания известного библиофила кардинала Мазарини, из знаменитой библиотеки «Salvany de Boissieux», автографы русских писателей И.А. Гончарова, И.С. Тургенева, A.П. Чехова и др [44]. Библиотека принадлежала одесскому присяжному поверенному, председателю Совета присяжных поверенных Одесского судебного округа О.Я. Пергаменту (1868—1909), увлеченному библиофилу и одному из первых в России коллекционеров экслибрисов, иностранному члену базельского «Ex-libris-Verein».
На книгах М.О. Пергамента не только владельческий штемпель, но и книжный знак (в разных форматах и на различной бумаге), выполненный в 1901 году немецким художником-графиком из Регенсбурга Л. Ройде (1863—1939), поместившим на экслибрисе два афоризма Плиния Старшего — «Ни дня без строчки» и «Нет такой книги, которая была бы бесполезной». В своих многочисленных статьях и выступлениях Пергамент утверждал, что улучшить внутреннюю жизнь в России «невозможно без одновременного освобождения евреев от тяготеющего над ними бесправия» [45].
В 1907 году Пергамент был избран депутатом 2-й Государственной Думы, а после ее разгона — депутатом 3-й Думы от той же Одесской курии. В этой связи вспоминается рассказ очевидца, как вокруг рождественской елки в особняке ялтинского губернатора генерала Думбадзе танцевали его дети и дети П.А. Столыпина, радуясь и весело распевая: «Жид Пергамент / Попал в парламент, — / Сидел бы дома / И ждал погрома!». Такие вот невинные детские развлечения в «ночь перед Рождеством» 1908 года, сразу после кровавых антиеврейских бесчинств.
Выходец из Бердичева, получивший традиционное еврейское религиозное образование, впоследствии публицист, журналист, драматург О.М. Лернер (1847—1907) начал свою общественную и литературную деятельность небольшой статьей на иврите в одесской газете «Кол мевассер» в 1862 году, затем опубликовал (также на иврите) небольшую компилятивную брошюру о хазарах и Хазарской империи. Значительно позже, когда театр Гольдфадена (первый еврейский профессиональный театр в России) приобрел значительную популярность, Лернер написал для этого театра несколько пьес на идиш, в которых, кстати, играла его жена. Но театральная карьера не удалась ни автору пьес, ни его жене-актрисе.
За какие-то финансовые аферы Лернер угодил в тюрьму, но и тут он исхитрился издать два номера некоего журнала «Записки заключенного», единственным автором которого был он сам, сообщая при этом даже без намека на смущение, что он следует примеру не кого-нибудь, а всего-навсего... Достоевского. Выйдя из заключения, Лернер в спешном порядке принял православие и закончил свой тернистый жизненный путь в амплуа редактора откровенно полицейского листка «Ведомости Одесского градоначальства», где помещал статьи в основном на исторические темы, часть которых затем издал отдельными книгами — «Евреи в Новороссийском крае» (Одесса, 1901) и «Одесская старина» (Одесса, 1902), сохранившими, надо признать, и сегодня значительную познавательную ценность.
Простым шрифтовым штемпелем Лернер помечал книги своей большой библиотеки, затем унаследованной его сыном, Н.О. Лернером (1877—1934), первые статьи которого были опубликованы все в том же отцовском полицейском листке. Впоследствии выпускник юридического факультета Новороссийского университета, переключившись на изучение литературы, Н.О. Лернер, приобрел широкую известность как литературовед, авторитетнейший пушкиновед и текстолог. Статьи Н.О. Лернера публиковались в лучших, ведущих и престижнейших журналах России — «Русский архив», «Русская старина», «Исторический вестник», «Былое» и др. Н.О. Лернеру принадлежит безусловная заслуга в составлении первой научной биографии А.С. Пушкина, вышедшей в 1903 году («Пушкин. Труды и дни»). Он текстологически подготовил и опубликовал ряд неизданных пушкинских текстов и т.д.
В 1906 году художник A.M. Арнштам (1881— 1969) нарисовал книжный знак для библиотеки Н.О. Лернера, рамкой которого служат туго перевитые звенья цепи — весьма символично! Библиотека Н.О. Лернера оставалась в семье ученого в Ленинграде вплоть до черного блокадного 1942 года... «... Он (Ю.А. Меженко. — Я.Б.) передал Библиотеке (Российской национальной библиотеке. — Я.Б.) в мае 1942 года ценнейшее собрание пушкиноведа Н.О. Лернера. С Васильевского острова в Публичную библиотеку несколькими рейсами на специально выделенной горкомом партии трехтонке (и это в первую блокадную весну! — Я.Б.) было перевезено 20 тысяч книг», — пишет историк Е.К. Соколинский [46]. С тех пор библиотека хранится в одном из самых крупных и почитаемых в России книгохранилищ, причем единым мемориальным фондом!
«Несомненно, семья Ашкенази — одна из тех, которые делали, по словам Бабеля, «из Одессы Марсель или Неаполь». Вот что сообщает «Вся Одесса» за 1912 год: «Ашкенази Зигфрид Евгеньевич, Николаевский б-р, 3, дмвл; особ.гор.раскл.прис; бирж.комит; комит.торг.и мануфакт.; попечит.о тюрьм.об-во; техн. об-во; об-во борьбы с туберкулезом» [47]. Богатейшая библиотека З.Е. Ашкенази (1873 — после 1919), насчитывавшая более 10 тысяч томов, поступила в Одесскую Публичную библиотеку сразу же после бегства осенью 1919 года всей семьи за пределы Советской России. Помимо овального шрифтового штемпеля книги Ашкенази отмечены круглым экслибрисом в виде оттиска сургучной печати с соответствующими надписями.
Острому карандашу одессита М.С.Линского(настоящая фамилия Шлезингер, 1877—1940) принадлежит множество шаржей на именитых и знакомых сограждан, в т.ч. и автошаржей. Среди них мы встречаем и шаржированный портрет З.Е. Ашкенази — эдакого спокойного, уверенного в себе и в своем будущем типичного одесского буржуа начала минувшего века... Линский (принц де-Линь — еще один из постоянных его псевдонимов), рисовальщик, карикатурист, фельетонист, сотрудник одесской прессы, выпустивший наряду с прочим сборник «Шаржи.
Городские и общественные деятели» [48]. Ему принадлежит и авторство сценария, и самая постановка фильма «Черный Том» по популярным в те годы песенкам Изы Кремер (1890—1956) с ее участием. Этот опыт очень пригодился Линскому в эмиграции. В Берлине в 1930 году Линский пишет сценарии, по которым знаменитая киностудия «Дефа» ставит два фильма — «Белый дьявол» по толстовскому «Хаджи-Мурату» с И. Мозжухиным в главной роли и «Тройку» с Михаилом и Ольгой Чеховыми.
Из берлинского эмигрантского журнала «Русская книга» (1921, №2, с. 26) узнаем: «Мих. Сем. Линский, б. сотрудн. «Бирж.Ведом.», в 1918 участ. в киевском журнале «Зритель», в конце 1919 уехал из Одессы в Париж, сотрудн. в «Еврейск. триб.», помещает политические карикатуры в различн. франц. газ. и журн., ред. журн. «Бич» и раб. в качестве секретаря в «Посл. новостях». «Спустя несколько быстро промчавшихся десятилетий, во время оккупации Парижа, бывший балетный фигурант и немецкий наймит, по фамилии Жеребков, с удивительной прозорливостью докопался и открыл, что бывший принц де-Линь был всего-навсего уроженец города Николаева Шлезингер, на основании чего и по приказу генерала фон Штульпнагеля в одно прекрасное последнее утро, за крепостными валами Монружа, уже не с легкой проседью в подстриженной бородке, а белый как лунь и белый как полотно, Мих. Сем. Линский был расстрелян и зарыт в братской могиле, в числе первых ста заложников» [49].
Еще в 1896 году для книжного собрания сатиры и юмора Линского был нарисован экслибрис его близким приятелем и соучеником по Одесскому художественному училищу, в будущем крупным художником-графиком М.И. Соломоновым, но книги с этим экслибрисом крайне редко встречались в библиофильском обиходе, да и то почему-то не в Одессе и даже не в Киеве — в Москве и в Ленинграде... Одним из объектов иронического карандаша Линского был и Я.Г. Натансон (1879 — после 1940), присяжный поверенный, издатель (в частности, газет «Одесские новости», «Маленькие Одесские новости» и др.), владелец издательства «Освобождение труда», финансировавший и другие издательства (среди них известное одесское издательство «Омфалос»), член Литературно-Артистического Общества и др. Натансон еще в 1909 году был судим за «эсеровские склонности» — возможно, сказалось родство: он все же был племянником знаменитого революционера-народника, одного из основателей «Народной Воли», члена ЦК партии эсеров М.А. Натансона (1850-1919).
Эсеровский лозунг «В борьбе обретешь ты право свое» был не просто у всех на слуху, — он был очень моден, особенно в Одессе. Одесский поэт и журналист А. Биск (1883—1973), две трети своей долгой жизни проведший в эмиграции, вспоминал: «Я был совершенно вне политики, но в виду того, что моя сестра была эсеркой, я читал (в заседании Литературно-Артистического Общества. — Я.Б.) сочиненное мной бравурное стихотворение «В борьбе обретешь ты право свое» [50]. Этот-то эсеровский лозунг и «склонность» Натансона к социалистам-революционерам остро и очень уж зло обыграл Линский в книжном знаке, нарисованном им в 1917 году — на волне представлявшейся всем свободы.
На страницах раскрытой книги, расположенной в центре книжного знака (напоминающего «сургучную печать» экслибриса самого Ашкенази!), художник поместил этот лозунг, самую малость его «подредактировав»: «В борьбе приобретешь (подчеркнуто мною. — Я.Б.) ты право свое», т.е. и это право, как и все прочие права, владелец экслибриса — Я.Г. Натансон — может запросто купить, «приобрести». В эмиграции Натансон небезуспешно писал сценарии для кинематографа, которые снимали известные режиссеры Г. Пабст, М. Оффюльс, В.Пудовкин, В. Туржановский и др. Библиотека Натансона, судя по воспоминаниям современников, значительная и интересная, растворилась скорее всего в одесских пределах, и хотя книги с указанным экслибрисом никогда не встречались, тем не менее сами книжные знаки редкими не были. Вероятно, был напечатан немалый тираж самим автором и распространялись эти экслибрисы в виде подарков, сувениров и проч. Экслибрис этот попал и в нынче очень уж редкую книжку нами упоминавшегося С.А. Сильванского «Провинциальные книжные знаки», изданную в Херсоне в 1927 году тиражом 210 нумерованных экземпляров. Надо думать, что это единственная книга, где репродуцирован экслибрис Я.Г. Натансона.
(Продолжение. Начало см. «Егупец» № 13.)
[...] Продолжая наш обзор книжных собраний и их экслибрисов, принадлежавших российским евреям, укажем на известного в 1920—1930-х годах херсонского библиофила, коллекционера и исследователя книжных знаков С. А. Сильванского, чьи работы «Библиотеки старого Херсона» (Херсон, 1928. Тираж 100 экз.) и «Провинциальные книжные знаки» (Херсон, 1927. Тираж 210 экз.), несмотря на кажущийся небольшой объем, содержат совершенно уникальную, необходимую, бесценную информацию.
Именно из последней книги мы и почерпнули информацию об авторе целого ряда книжных знаков, художнике-любителе Ф.З. Зильберштейне (? — 1927), враче военного госпиталя в городе Николаеве, к тому же весьма незаурядном пианисте, на домашние концерты которого собиралась вся немногочисленная элита уездного города.
Еще весной 1914 года в Риме он нарисовал книжный знак для библиотеки своего брата В.З. Зильберштейна (1886—1955), также окончившего медицинский факультет Новороссийского (Одесского) университета (выпуск 1910 г.). Его библиотека, скорее всего, была такого же характера и направленности, как и у старшего брата. После демобилизации В.З. Зильберштейн работал старшим врачом городской больницы № 2 в Херсоне. Ни его дальнейшая судьба, ни судьба его библиотеки не прослеживается, однако книги, отмеченные экслибрисом В.З. Зильберштейна (№ 1), встречались не только в южных городах, но и в Москве и Ленинграде. Интересно отметить, что изредка на этих книгах было два знака — его и Л.А. Литинского (?— 1927), также врача, прошедшего фронты Первой мировой войны и работавшего в больнице Красного Креста в том же Херсоне. С. А. Сильванский в уже цитированной книге отмечает: «Его (Литинского. — Я.Б.) библиотека, ныне распроданная, состояла из книг по медицине».
Для значительной библиотеки (право, история, искусство) М.Г. Бунцельмана, адвоката, представителя известнейшей в Херсоне семьи (Д.П. Бунцельман — архитектор, Э.П. Бунцельман — живописец и др.), в 1919 году нарисовал книжный знак М.Ф. Нечитайло-Андриенко (1895—1982) (№ 2), живописец, график, сценограф, покинувший в том же году родину и всю жизнь проживший в Париже. Ему же принадлежит и книжный знак для библиотеки Фанни Воробейчик (№ 3), окончившей Одесские Высшие медицинские курсы. На ее книжном знаке с традиционной медицинской символикой мы встречаем известное изречение Плиния Старшего «Nullus liber est tarn mains, quin aliqua parte prosit» («Нет такой плохой книги, которая была бы совершенно бесполезной»), заимствованное ею с книжного знака ее родственника, нами упоминавшегося депутата Государственной Думы О.Я. Пергамента. С Одессой связаны имена и многих других библиофилов-евреев.
В Одессе родился видный литератор, журналист, общественный деятель П.Л. Розенберг, выпускник Казанского университета, в середине 1880-х годов наконец-то получивший долгожданное право жительства в Петербурге. Скромным ярлыком «Изъ библіотеки Петра Львовича Розенберга» (№ 4) отмечены книги по праву, философии, истории, искусству, в числе которых редкие книги по иудаике (в основном российские и польские провинциальные издания). Его библиотека распылилась после Великой Отечественной войны, и встреча с каждой розенберговской книгой сулила приятные неожиданности — записи на полях и форзацах, порой карандашные рисунки, не говоря уже, что встречались и давно ставшие редкостными книги. Из Одессы репатриировался на родину предков другой литератор и собиратель памятников еврейской старины — Давид Юделевич (1863—1943), для библиотеки которого в середине 1930-х годов выполнил книжный знак Борис Гордон (№ 5).
В Одессе родился и провел половину ему отпущенного жизненного пути и художник И.Х. Гринштейн (1899—1966), график, книжный иллюстратор, плакатист, преподаватель Одесского художественного института (1930—1933). Из экслибрисов его работы отметим два — И.Р. Бродовского (1875 — после 1936) (№ 6), журналиста, сотрудника газеты «Одесские новости», автора знаковой на ту пору книги «Еврейская нищета в Одессе» (1902), и Я.А. Левина (1888—1937) (№ 7). Левин вошел в историю еврейского общественного движения прежде всего как один из наиболее активных деятелей ОЗЕТа (Общества по землеустройству еврейских трудящихся), с почти противоестественной плавностью перешедший из Бунда в ВКП(б), в 1937 году из нее исключенный и расстрелянный.
Всю жизнь прожил в Одессе художник-график, выдающийся мастер офорта А.Б. Постель (1904—1989), окончивший Художественный институт по мастерской профессора Т.Б. Фраермана (1883—1957), для библиотеки которого Постель создал один из своих наиболее задушевных и проникновенных экслибрисов (№ 8) Фраерман был основателем и первым директором Одесского музея западного и восточного искусства. Из своих учеников он особенно любил талантливого Е.А. Кибрика (1906—1978), впоследствии известного художника-графика. Фраерман с юности был дружен с Анри Матиссом, и нередко они выставляли свои работы вместе.
Памяти одесского художника Я.Н. Аптера (1899—1941), погибшего в рядах народного ополчения осенью 1941-го года под Москвой, Постель посвятил мемориальный книжный знак (№ 9). Аптер, выпускник Одесского художественного училища, продолживший занятия в Москве в мастерской В.А. Фаворского, был библиофилом высшей пробы, собравшим совершенно уникальную коллекцию каталогов всевозможных выставок, среди которых были и редчайшие экземпляры армейских и провинциальных изданий периода революции, и гражданской войны Лет 30 назад автору этих строк довелось увидеть многие го них, снабженные владельческими надписями Аптера, в составе великолепной искусствоведческой библиотеки московско-киевского библиофила и библиографа, археолога и историка искусства В.В. Шлеева (1921—1990). Выпускник Одесского художественного училища по мастерской Т.Б Фраермана, художник-график Э.П. Визин (1904—1975) продолжил свое обучение во ВХУТЕИН у В.А. Фаворского Визин работал в станковой и книжной графике (для Гослитиздата, Детгиза, издательства «Молодая гвардия» и др.).
Для его библиотеки ксилографией выполнил книжный знак харьковский художник Ф.Д. Молибоженко (1927—1980) (№ 10) включив в его композицию творческие элементы Визина. Библиотека, отмеченная этим знаком, хранится в семье его дочери — художницы-прикладницы В.Э. Визиной (р.1930).
После окончания того же художественного училища почти всю жизнь проработал в редакции газеты «Гудок» художник-график А.С. Аксельрод (1895—1950), в конце 1920-х годов нарисовавший книжный знак для своей библиотеки, знак, надо отметить, очень уж правильный и выдержанный в ключе соцреализма — с дымящими (и, наверняка, гудящими) заводскими трубами на фоне восходящего солнца и с непременной эмблемой серпа и молота. К сему еще надлежит добавить, что и отчество свое, Соломонович, он изменил совсем в духе веяний на Евгеньевич, — прямо так и значится на экслибрисе: «Из книг А.Е. Аксельрода» (№ 11).
Ученица К.К. Костанди (1852—1921) по Одесскому художественному училищу М.Ф. Бри-Бейн (1892 — после 1968) принимала участие в выставках Общества независимых художников (1916—1920), Товарищества южно-русских художников (1917—1919), затем,— АХРРа (Ассоциации художников революционной России) и др. Бри-Бейн работала и в редкой технике миниатюрной живописи на слоновой кости («Пушкин-лицеист» и «Пушкин с женой» — Всероссийский музей А.С. Пушкина). Для тщательно ею подобранного графического собрания и литературы по графике награвировал ажурный изящный знак киевский художник-график К.С. Козловский (1905—1975) (№ 12). Он же выполнил книжный знак для архитектурной библиотеки ее мужа Э.М. Бейна с поэтически одухотворенным среднерусским пейзажем.
Известный московский библиофил и коллекционер книжных знаков Э.С. Вайнштенн (1903—1966) в своих книгоразыскательских поисках остался верен родной Одессе — его «Одессика» поражала даже искушенных книголюбов. Экслибрис со знаменитой Потемкинской лестницей применялся им не только для книг, но и для т.н. листового материала (гравюры, литографии, фотографии и проч.). Этот знак для вайнштейновского собрания награвировал на дереве московский гравер-любитель В.М. Богданов (1906—1992) (№ 13). Небольшую, но лучшую часть своей библиотеки и коллекции предметов еврейского быта не только собрал, но и сумел вывезти из Одессы в США в середине 1970-х годов библиофил И.И. Бекерман (р. 1933). Харьковский художник Л.B. Кузнецов (1907—1974), много лет друживший с ним, сделал книжный знак (линогравюра) для библиотеки Бекермана в стиле авангардистских поисков своей юности (№ 14).
Среди нескольких экслибрисов, выполненных для библиотеки (более 4 тыс. томов) Е.М. Голубовского (р.1935), литератора, журналиста, краеведа, председателя Секции книги Одесского дома ученых, отметим великолепный экслибрис, выношенный его земляком, крупнейшим современным мастером офорта Д.Ю. Беккером (р. 1940) для Пушкинской полки библиофила (№ 15).
Для Б.Я. Левых (1921—1996), совершенно неутомимого коллекционера-экслибрисиста разными художниками создано не менее 200 книжных знаков, из которых выделяется огромная сюита офортов Давида Беккера. Замечательна работа чешского мастера Надежды Чанчиковой: панорама Иерусалима с размещенной по центру экслибриса начальной буквой еврейского алфавита «Алеф», ибо «вначале было Слово...» (№ 16). Ветхозаветный сюжет выбрал для экслибриса Левых недавно ушедший талантливый волжский художник-график Е.Г. Синилов (1933—2002), а «Памяти Анны Франк» посвятил экслибрис В.Т. Гончаров (р. 1948).
Среди одесских коллекционеров-экслибрисистов исключительное место занимал М.Б. Гительмахер (1924— 1990), организовавший Секцию экслибриса и книжной графики при Одесском Доме ученых. Гительмахер вел постоянную и неустанную работу по пропаганде экслибриса — его перу принадлежат десятки статей в периодике, организованные им выставки неоднократно отмечались почетными дипломами и грамотами. Подготовленная им грандиозная экспозиция «Одесса и одесситы в книжных знаках», приуроченная к 200-летнему юбилею города, была передана в дар Всемирному клубу одесситов. Супруга Гительмахера М.Я. Поволоцкая продолжает любимое дело своего мужа уже далеко за пределами родного города — в американском Денвере. Ее верности памяти мужа мы обязаны выходу двух трогательных и очаровательных книжек, изданных в Твери — «Ветеран экслибриса» (автор Г.И. Кизель, 2000) и «Повесть о тебе и о себе» (2002). Приводим лишь один из 70 экслибрисов Гительмахера: тонко награвированный киевским художником К.С. Козловским (№ 17) с памятными одесскими пейзажами.
Другой, работы московского художника Г.А. Кравцова, изображал маяк, символизирующий просветительскую деятельность владельца знака Одесситом был и обладатель значительнейшего собрания еврейских книг аптекарь М.Э. Азриль (Азрильян, 1887—1941) (№ 18), не выдержавший все нарастающей конкуренции и переехавший из Одессы в местечко Ходорков Киевской губернии еще до революции. Немало его книг, чудом переживших гитлеровскую оккупацию проделав только им одним ведомый путь, попали в удивительную библиотеку Л.И. Тверского (1912—1993). Сын киевского раввина, потомок чернобыльских цадиков Тверский получил традиционное еврейское воспитание и образование, около 10 лет провел в «сталинских санаториях», но сумел собрать ставшую легендарной библиотеку, значительную часть которой (около 4 тысяч томов) исхитрился вывезти в Израиль, куда репатриировался в 1966 году.
В 1969 году он открыл в Тель-Авиве антикварно - букинистический магазин и уже в 1970 году приступил к регулярному изданию тематических каталогов, а также ежемесячных листков-списков продававшейся литературы (всего издано около 400 таких списков!). Помимо этого Тверский издал около сотни репринтов редчайших библиофильских (малотиражных изначально) книг. Им собрана коллекция еврейских экслибрисов — около 700 единиц. После смерти Тверского почти 6 тыс. томов его собрания были приобретены Иерусалимской русской библиотекой. Все они снабжены экслибрисом библиофила, им самим и нарисованным (№ 19).
В отдаленном родстве с многочисленным и разветвленным кланом Тверских состоял другой клан — Притыкиных, многие представители, которого были известными музыкантами (например, Бэба Притыкина— скрипач-виртуоз и др.). Р.Я. Притыкнна (1868—1941), выйдя замуж за киевского купца 1-й гильдии Я.И. Бердичевского (1865-1919), привезла в свой новый дом отличную нотно-музыкальную библиотеку и, конечно же, сотни французских романов и сборников стихотворений, среди которых в массе дешевых популярных изданий Гарнье и Шарпантье были и великолепные книги, выпущенные Альфредом Лемерром и др. У ее мужа, выпускника Венской коммерческой академии, была и своя библиотека, в которой беллетристика на русском, польском, немецком и французском языках мирно соседствовала с книгами по праву, коммерции, финансам, философии, искусству. На этих книгах значились не только владельческие надписи и штемпели, но и шрифтовые ярлыки, выполненные в манере модной модернистской графики (№ 20).
Библиотека была растащена и погибла в годы фашистской оккупации Киева, а владельцы расстреляны в Бабьем Яру. Традиции «любокнижия» унаследовал и единственный оставшийся в живых их сын Исаак (1904—1985), передавший семенную эстафету своим сыновьям Якову (р. 1932) и Леониду (р. 1938).
Яков Бердичевский (пишущий эти строки) направил свои библиофильские усилия на собирание «Пушкинианы», т.е. всего, что в тон или иной степени относилось к великому поэту и его окружению. В результате в Киеве был учрежден Музей А.С. Пушкина, фундаментом которого и явилась собранная коллекция. Естественно, в библиотеке были и другие разделы, основные из них — искусство с музееведением, иудаика, история, литературоведение, иллюстрированные издания, справочная литература и др. Около полувека собиралась коллекция отечественных экслибрисов, материалы которой и послужили для составления лежащего перед вами обзора. Из двух десятков экслибрисов, исполненных для «Пушкинианы», укажем два — изящную, тонко проработанную ксилографию К.С. Козловского с памятным петербургским пейзажем и многосюжетную композицию Н.И. Молочинского (р. 1934), решенную почти иконописно, — «Пушкин с житием».
Киевоведческая литература означена экслибрисом с зимним киевским пейзажем и Золотыми воротами, так бездарно и неуклюже «реконструированными». Книжный знак для нудаикн офортом исполнил Е.Н. Тиханович (р. 1911), один из поздних учеников легендарного Иегуды Пэна: засыпанное снегом белорусское местечко с кривобокими домишками и непременным колодезным «журавлем». Он же — автор экслибриса- линогравюры «Штетл» — со всеми столь присущими любому из местечек персонажами и аксессуарами (№21). Холокосту посвятил свою литографию литовский художник Ч. Контримас — воздетые к небесам, как бы выросшие из обагренной кровью земли руки, взывающие к нетленной памяти и справедливости.
Брат Якова, Леонид Бердичевский, искусствовед и художник, автор многочисленных книжных знаков, собрал прекрасную библиотеку по искусству, а также русской и европейской поэзии. Его книги отмечены не только экслибрисами, им самим выполненными, но и работами его коллег, среди которых особенно примечательны гравюры на дереве К.С. Козловского (для книг по искусству) (№ 22) и Е.Н. Голяховского с выразительным портретом Хемингуэя. Библиотеки обоих братьев остались в Киеве после их отъезда в Берлин более 10 лет назад. В оккупированном Киеве погибла крупный мастер офорта Е.Ф. Клемм (Гринберг-Самуильсон, 1884—1942), которая прошла прекрасную школу у Германа Штрука (1876—1944) в Берлине (1900—1904), затем училась в Париже и у А. Ашбе в Мюнхене, участвовала в выставках с 1913 года.
Возвратившись на родину, Клемм жила в Петербурге, Москве, а в 1929 году была сослана в Ашхабад, откуда ей (спустя 5 лет) было «милостиво дозволено» возвратиться на свою «малую родину», в златоглавый Киев, к тому времени, впрочем, уже успевший утратить значительную часть своей «златоглавости». В Киеве она и прожила последние 8 лет. С 1934 по 1939 годы Клемм работала в Художественном институте по мастерской офорта. Ее работы хранятся в ряде музеев Украины и России, а также в знаменитой венской «Альбертине».
Известны 15 ее офортных экслибрисов, выполненных для близких друзей и родственников — Клеммов, Самунльсонов, А. Куперника, М.Я. Лермана и др. Для библиотеки М.Я. Лермана (1884—1942), юриста, крупного ленинградского библиофила, коллекционера и исследователя книжных знаков, Клемм нашла кажущуюся тривиальной на первый взгляд тему — интерьер рабочего кабинета с открытым книжным стеллажом и видом из настежь распахнутого окна. В декабре 1927 года Лерман выступил с докладом об экслибрисном творчестве Клемм в заседании Ленинградского общества экслибрисистов (ЛОЭ), активным членом которого он был на протяжении всей истории этого общества.
Примечания
9. Гораций Осипович Гинцбург был пожалован в 1870 году герцогом Дармштадтским баронским титулом (с согласия императора Александра II), а в 1879 г. это право было распространено и на его потомство.
Ш. Г.О. Гинцбург — один из основателей Археологического института и Института экспериментальной медицины. Он принимал участие во многих финансовых и промышленных предприятиях. Г.О. Гинцбург председательствовал на съездах представителей еврейских общин в 1881—1882 гг., созванных по его инициативе после известных погромов.
11. Сильванский С. А. Книжные знаки народов СССР // «Сов. коллекционер», М. 1931, №4. С. 91.
12. Улановская М. Еврейская Национальная библиотека и ее российские корни // Иерусалимский библиофил. Вып. 1. Иерусалим, 1999. С. 89. Примечание: автором статьи допущена досадная неточность: Библиотека была не продана, а завещана бароном Д.Г. Гинцбургом Еврейской Национальной библиотеке в Иерусалиме, что, понятно, совсем не одно и то же.
13. Друганов И. А. Библиотеки ведомственные, общественные и частные и судьба их в советскую эпоху // «Советская библиография», 1934, №2. С. 50.
14. Там же. С. 50.
15. Павлова Ж. Среди экслибрисов и книжных собраний Государственного Эрмитажа // Труды I осударственного Эрмитажа. Научная библиотека. Вып. 1. Л, 1972. С. 163.
16. Ю. А. Меженко. Материалы к биографии. Киев, 1994. С. 22. (На укр. языке. Пер.мой. - Я.Б.).
17. Автор выражает, к сожалению, запоздалую благодарность покойным сотрудникам Библиотеки Я.Н. Прайсману (1897 — после 1972) и И.В. Шубинскому (1907 — после 1978), чью информацию об этом вопиющем акте вандализма они ему сообщили в 1960-х годах.
18. См. ж. «Пам'ятки Украши», К., 1998, №3-4. С. 144. —(На укр. яз. Пер. мой. —Я.Б.).
19. В фонде А. Я. Гаркави находилось и составленное им полное описание всех (почти 14 тысяч) еврейских рукописей, хранившихся в Императорской Публичной библиотеке в Петербурге — около 300 печатных листов.
20. Хитерер В. Документы по еврейской истории XVI-XX вв. в Киевских архивах. К., 2001. С. 14.
21. Общество для распространения просвещения между евреями в России // Краткая еврейская энциклопедия. Иерусалим, 1992. Т. 6. С. 53.
22. В ту же Библиотеку в 1946 году была свезена и огромная библиотека Львовской еврейской общины. Несомненно, что и ее постигла общая участь еврейских книжных собраний в Киеве. То, что было найдено на гребне волны украинской национальной и государственной независимости в начале
1990-х годов в обменно-резервном фонде Библиотеки, представляет при всей своей кажущейся значимости лишь жалкие, случайно сохранившиеся остатки когда-то замечательных книжных собраний.
23. Боровой С.Я. Воспоминания. М, 1993. С. 184.
24. Цинберг С. Гешихте фун дер литератур бай йидн. тт. 1-8. Вильна, 1929—1937; т. 9. Нью-Йорк, 1966. (На языке идиш).
25. Дубнов СМ. Книга жизни. Воспоминания и размышления. СПб, 1998. С. 236.
26. В собрании автора этих строк в свое время находился экземпляр киевского издания песен Варшавского с его владельческой надписью и экслибрисом, что опровергает утверждение У.Иваска (см.: Иваск У. Описание русских книжных знаков. Вып. II, СПб, 1910. С. 42) о принадлежности этого экслибриса иному М.С. Варшавскому уже хотя бы потому, что указанный Иваском Варшавский умер в 1897 году и никак не мог быть владельцем книги, изданной после его смерти, т.е. в 1900 году.
27. Именно так его характеризует публицист Ю.Марк (1897-1975). - См.: Марк Ю. Литература на идиш в России//Книга о русском еврействе. От 1860-х гг. до революции 1917 г. Н.-Йорк, I960. С. 528.
28. Островский Г.С. Добрый человек из Тунеядовки // «Вести», Израиль, 2002,14 февраля.
29. Крутиков М. Об авторе этой книги // Мойхер-Сфорим М. Путешествие Вениамина Третьего. М, 2001. С. XXV.
30. Островский Г.С, там же.
31. 3емцоваА. СБ. Юдовин//«Искусствокниги». Вып. 2. 1956—1957.М., 1961. С. 185.
32. Сильванский С. А. Книжные знаки народов СССР // «Сов. коллекционер», 1931, №4. С. 94.
33. Давыдов 3. Ветер. Стихотворения. Чернигов, 1919. С. 56.
34. Документы, собранные Еврейской историко-археографической комиссией ВУАН. Составитель и комментатор В. Хитерер. К., 1999. С. 58.
35. Барац Г.М. Собрание трудов по вопросу о еврейском элементе в памятниках древнерусской письменности, Тт. 1-2. Берлин-Париж. 1924—1927. Т. 1. Кн. 1. Памятники юридические. Париж. 1927. Т.1. Кн.2. Памятники религиозно-духовные, бытописательные, дружинно-эпические и т.п. Париж. 1927. Т. 2. О составителях «Повести временных лет» и ее источниках, преимущественно еврейских. Берлин.
1924. Примечание: «7 марта 1927 г. в Русском Историческом обществе в Праге профессор Г.В. Флоров-ский(1893—1979. - Я.Б.) прочел доклад «Книга Бараца «О составителях «Повести временных лет» и ее источниках, преимущественно еврейских» // «Последние новости», Париж, 1927,17 марта.
36. Автор с благодарностью вспоминает рассказы старых киевских букинистов Я.Р. Радзиховского и С.П. Лера.
37. Л.Г. Добрая (? — 1955), сестра Л.Г. Бараца, жена б. Товарища управляющего Русского для внешней торговли банка, предпринимателя и мецената И.Ю. Доброго (? — 1935). Меценатство и «добрые дела» были свойственны и семье Добрых. Сестра И.Ю. Доброго, Д.Ю. Добрая основала первую в Киеве детскую библиотеку, штемпель которой приводим.
38. Мнухин Л. Русско-еврейский Париж в послевоенные годы // Евреи России — иммигранты Франции. М. — Иерусалим, 2000, С. 102—103.
39. Гольденвейзер А.А. В защиту права. Нью-Йорк, 1952, С. 19.
40. Гольденвейзер А.А. Из киевских воспоминаний (1917—1920) // Архив русской революции. Т.6. Берлин, 1922.
41. Этот же афоризм включен в текст книжного знака каноника Гектора Пёмера (1525), приводимого нами выше.
42. Автор этих строк благодарит за полученную информацию П.П. Сову (1895 — после 1974), историка, общественного деятеля, библиофила, первого заместителя Председателя Народной Рады Закарпатской Украины в 1944—1945 гг.
43. Goldstein M., Dresdner R. Kultura i sztuka ludu lydowskiego na zemiach polskich. Zbory Maksimiljana Goldstejna. Lvyv. 1935.
44. «Библиотека Пергамента. По общественным и юридическим дисциплинам, по искусству, архитектуре и смежным дисциплинам. Поступила в Ленинградский книжный фонд», — пишет уже цитированный И. А. Друганов. — См. там же, № 3-4, С. 135.
45. О.Я.Пергамент. К 5-летию со дня смерти. Одесса, 1914. С. 8.
46. Соколинский Е.К. Ю.А. Меженко. Библиограф на ветрах истории. СПб, 1998. С. 137
47. Каракина Е.А. «А это был не тот Ашкенази...» // Дерибасовская-Ришелъевская. Одесский альманах. Вып. 9. Одесса, 2002. С.322.
48. В 1998 г. в Одессе состоялась выставка шаржей М.С. Линского, к которой Одесская Научная библиотека им.М. Горького выпустила каталог «Вся Одесса в шаржах Линского: Материалы к выставке». Сост. Л.В. Арюпина и О.М. Барковская.
49. Дон-Аминадо. Наша маленькая жизнь. М., 1994. С. 531.
50. Яворская Е.Л. Одесский переводчик Р.-М.Рильке // Дом князя Гагарина. Альманах. Вып. I. Одесса, 1997. С. 132.
Я.И. Бердичевский
Публікація першоджерела мовою оригіналу
